Белочка
Шрифт:
— Стэфани Мэйн, — приветливо улыбнулась девушка. — Можете звать меня просто Стэф.
— Чем обязан визитом?
— У меня к вам предложение, — несмотря на сгустившуюся атмосферу визитерша оставалась удивительно спокойна. — Судя по тому, что вы выбрали наши трущобы для временного места жительства, вы от кого-то скрываетесь. А по вашей физической подготовке и другим… хм… косвенным признакам, могу сказать, что этот «кто-то» очень могущественный. Иначе вы бы не бежали.
Мужчина подался вперед и неосознанно потянулся
Девушка продолжила, как ни в чем не бывало, словно и не заметила угрозу для жизни:
— Я предлагаю вам убежище. Самое надежное в этом районе. Уверяю, никто и не подумает искать вас там и даже если попытается — ни за что не обнаружит. Отдохнете, соберетесь с мыслями, наметите план действий… а потом спокойно продолжите свои увлекательные прятки по миру. Вы ведь не собирались оставаться в Нью-Йорке надолго, верно?
— Что за место?
— Моя квартира, — не моргнув и глазом, ответила Валькирия.
— И какая выгода вам от моего присутствия? — еще сильнее напрягся Баки.
Он все еще не понимал ее мотивов.
Стэфани Мэйн неожиданно сложила бровки домиком, невинно хлопнула ресничками и с легким румянцем ответила:
— Видите ли, мистер Барнс, не так давно город покинул мой молодой человек… Район у нас все же небезопасный, мне будет гораздо спокойнее, если рядом поселится надежный человек.
— С чего вы взяли…
Что он надежный?
Что он поверит в эту чушь?
Что он вообще согласится?
Благочестивые люди с высокими моральными принципами по вшивым ночлежкам не скрываются. К тому же…
Валькирия, по слухам запугавшая всех окрестных бандитов, да боится оставаться одна? Не несите ерунды! Он скорее поверит, что она таким образом решила держать его на коротком поводке или с его помощью разобраться с неугодными.
Откуда она могла узнать о его способностях? Неужели что-то раскопала? Да нет, быть не может. Только не она, слишком мелкая сошка. Тогда почему обратилась именно к нему? Интуиция? Проницательность?
Мысли метались взволнованным роем, предположения строились и отбрасывались в сторону, но ничего внятного он придумать не мог. Слишком мало данных.
Нужно больше.
— Почему вы посчитали меня надежным? — все же озвучил один из вопросов Баки.
— Мистер Барнс, скажу честно, я уже давно гуляю по ночам в наших местах. Периодически встречаю приезжих, еще не разобравшихся в порядках, и… среди них всех, вы — первый, кто не попытался отпустить пару сальных комментариев или затащить в переулок потемнее.
— Меня предупредили, — пожал плечами мужчина.
— Я знаю, — усмехнулась Мэйн. — Всех предупреждают. Но вы единственный последовали совету сразу. А еще за все время нашего разговора вы ни разу не посмотрели на меня, как на девушку.
— Это еще ни о чем не говорит, — качнул головой солдат.
— Мой адрес вы уже
— Я еще не согласился.
— А по пути, захватите чего-нибудь вкусненького. Я поставлю чайник, — произнесла она, вставая.
— Но…
— Хорошего вам дня, — махнула ладошкой на прощание девушка и скрылась за дверью.
А Барнс испытал иррациональное желание топнуть ногой, да посильнее. Нет, его желания и раньше в расчет не принимали, но чтоб так… нагло… легкомысленно… беспечно… список можно повторять до бесконечности… никогда!
***
Он пришел через три дня, принеся безвкусные крекеры. И был встречен теплой улыбкой, запахами домашней выпечки и непринужденным разговором на крохотной, но уютной, кухне. А после заметил на стене фотографию Стэфани Мэйн в парке вместе с хорошо знакомым по крушению Хеликериеров человеком…
Стивом Роджерсом.
«Не волнуйся, я никому не скажу, где ты. В том числе и ему. Каждый имеет право на передышку… Чувствуй себя, как дома, Баки».
И почему-то остался.
Вопреки здравому смыслу, но к тихому довольству интуиции.
Бонус x 2: Тони и Ри
Генриетта Эванс
Больно.
Чувствовать, как постепенно тает лед в сердце — больно. Своими руками уничтожить мечту всей жизни, сам ее смысл — больно. Понимать, что совершила непоправимое — больно. Но еще больнее — знать, что, если б ситуация повернулась по-другому и она предсказала последствия, девушка бы все равно сделала то же самое.
Ри свернулась клубочком на кровати и — даже не плакала, нет — выла в подушку, как воет раненный зверь.
Она не знала, что делать дальше. Как вообще смотреть в глаза мужу, друзьям, тете с дядей.
Ведьма не считала себя святой. Даже высокоморальной не считала. Да и как можно, если стала убийцей, пусть и невольно, в одиннадцать? Она ведь действительно хотела помочь Квиррелу, а он рассыпался прахом у нее на глазах!
Она без лишних раздумий использовала разноплановые проклятия, даже запрещенные, чтобы противостоять врагам и спасти родных. И не испытывала особых мук совести. Но вот так, обыденно, безразлично… она не убивала никогда.
Просто потому, что Олдрич встал на пути. Потому что протянул руки к близким.
Как же противно!
Она всю жизнь стремилась стать полезной. Это вдолбили в нее Дурсли, еще до трагичного инцидента с лестницей. Она должна приносить пользу, спасать людей — и она хотела это делать, несмотря ни на что. Несмотря на дар некромантии, доставшийся от предков. Несмотря на Дары Смерти, которые одним своим существованием будто говорили, что спокойной жизни ей не видать никогда.
Она старалась.