Белое, черное, алое…

Топильская Елена Валентиновна

Я встала размяться после такого насыщенного отдыха, открыла запертую изнутри дверь и подошла к зеркалу.

Поправляя челку и разглядывая свои тривиально серые глаза, которые могли бы быть позеленее и побольше, я, по обыкновению, попереживала, почему мне не идут гладко зачесанные назад волосы, и с горя вслух процитировала Чехова:

«Серые глаза обыкновенно бывают у щеголих, хохотуний и дурочек, подстриженная прядь волос, спущенная на лоб, означает похотливость и узость мысли…»

Погрузившись в

себя, я не услышала, как открылась дверь кабинета, поэтому вздрогнула, когда сзади раздался ехидный голос Горчакова, изображающего гоголевскую Оксану:

— И почему парубки говорят, что я хороша? Вовсе я не хороша!.. Опять она перед зеркалом крутится! А потом ноет: зашиваюсь, зашиваюсь…

Я, не оборачиваясь, показала ему язык, который он должен был увидеть в зеркале.

— Никак, ты взятки сдал, двоечник?

— Я еще и убийство сдал!

— То есть теперь ты свободен, как птичка?

— И готов принять у тебя эстафету дежурств.

— Лешка! — я резко повернулась к нему. — Прими лучше у меня другую эстафету: мне за Денщикова никак не взяться, а материал уже горит.

— А чего ты хочешь, чтобы я поделал? Мне-то лучше в этот материал не соваться, чтобы он потом не вопил про необъективность и личную неприязнь, когда его в Нижний Тагил на этап поставят.

— Оптимист! — я усмехнулась. — Мне почему-то кажется, что не все так просто.

— Что? Ты хочешь сказать, что Денщиков ничего такого не делал? Оговорили его, бедного?

— Успокойся, я не это имею в виду. Что ты так раскипятился? Я хотела сказать, что Денщиков при всей своей гнилости далеко не дурак и раскрутить его будет не так просто. Что-то мне подсказывает, что у него уже и версия готова, зачем он с обыском к Скородумову полез.

— Да брось ты, Машка, протоколы обысков у нас есть, понятые все подтвердят, куда ему деваться? В чистом виде превышение, если не похуже. И это только по обыскам. А сам шантаж?

— А что сам шантаж? Потерпевший ни в жизнь больше связываться с Денщиковым не захочет, и правильно сделает, между прочим. Хорошенькое вымогательство без потерпевшего? Тем более он сам под статьей ходит. Изнасилование, похоже, ему грамотно приклепали. Если, конечно, все было так, как он рассказал.

— А пленки, видео, аудиозаписи, как он деньги брал?

— А без показаний потерпевшего ты бы эти пленки взялся оценивать? Может, он долг забирал или зажигалку потерпевшему продал. Да мало ли… А на аудиозаписи с телефона ни о чем таком крамольном разговора не идет. Да плюс еще заявит, что на пленке не его голос, проводите фонографическую экспертизу. А образцы голоса добровольно давать откажется. Ты пробовал когда-нибудь получить образцы голоса принудительно? Вот то-то и оно. Да я бы на месте Денщикова просто отказалась бы отвечать на вопросы, сославшись на статью 51 Конституции — никто

не может меня заставить свидетельствовать против себя, и привет.

Доказывайте.

— Мрачно.

— Трезво, — поправила я Горчакова.

— А какие идеи?

— Леш, надо, конечно, начинать с дела об изнасиловании, только лезть в него рано, следователь сразу Денщикову стукнет. Давай начнем с девочки.

— Думаешь, ты ее расколешь? — с сомнением спросил Лешка.

— Вряд ли. Ты еще, может, и расколешь, а я вряд ли. — Лешка улыбнулся. — Кроме того, ее еще найти надо. Могу спорить, что по адресу, который она назвала в травмпункте, она давно не показывалась.

— А что тогда?

— Скажи, Леша, положа руку на сердце: если бы тебе попало заявление такой Анджелы об изнасиловании, плюс телефонограмма из травмпункта, плюс рваное бельишко, у тебя бы дрогнула рука клиента в камеру опустить?

— Да, при таких доказательствах состав у него на лбу написан. А то, что он бы нес про извращенную страсть, — я бы счел не совсем умной отмазкой.

— Правильно. А если бы на следующий день тебе принесли еще одно такое же заявление от Анджелы, с телефонограммой и вещцоками, только в отношении совершенно другого молодца?

— Я бы решил, что Анджела либо сексуальная маньячка, либо…

— Либо?

— Либо, что она профессиональная шантажистка, — медленно закончил Лешка. — Ты смерти моей хочешь?

— Почему?

— Ты ведь клонишь к тому, чтобы я прочесал травматологические пункты за последние двенадцать месяцев, так?

— Так, — покаянно вздохнула я. — Этим ты можешь заниматься со спокойной совестью, никто тебе слова не скажет. Какая разница, кто найдет аналогичные случаи, ты или я?

— Доброта твоя не имеет границ, — пробормотал Горчаков. — А ты уверена, что мы что-нибудь раскопаем? А то я зря просижу полжизни в этих травмпунктах…

— Полную уверенность, как ты, надеюсь, помнишь, может дать человеку только страховой полис. Я, знаешь, что думаю: уж больно они все четко действовали, как по нотам, не похоже, чтобы это было в первый раз. Кроме того, благосостояние Денщикова резко улучшилось задолго до этого сексуального спектакля. Ну, квартира, положим, ему в подарок от Вертолета, а машина? Радиотелефон? За одно разваленное дело многовато.

— Многовато?

— Определенно. Да и квартиры-то многовато. А потом, травматологических пунктов не так уж много, давай посмотрим, — я взяла телефонный справочник. — Оставляем в покое ведомственные поликлиники, так: раз, два, три… Всего тридцать один пункт. Три пункта тебе в день, а то и четыре…

— А еще лучше шесть. Ладно, кого-нибудь возьму себе на подмогу. Веревки ты из меня вьешь, — вздохнул Лешка. — Поехали на выходные к нам на дачу, Хрюндика бери и Сашку, а?