Белое крыло
Шрифт:
Час спустя "Звезда" вернулась в гавань. Малыгин и Денис отбуксировали "Звезду", а Юрий и Людмила ждали их на веранде.
– Я думала, что вы совсем забыли своих друзей, - сказала Людмила.
– Я только и думал о вас... мои друзья, и о "Диане", - сказал Юрий.
– Но времени в самом деле было очень мало. А я так много повидал, поездил. Я доволен, очень доволен!
– А мы здесь грустили, коллективно... и в одиночку...
Юрий взглянул на нее ласково, весело, с благодарностью
–
– спросил Юрий у поднимающегося на веранду матроса.
– Что-то мои часы в самолете вдруг сдали.
– По особому московскому сейчас двадцать два тридцать шесть...
– У тебя точное?
– осведомился Юрий. Времени побыть с Людмилой оставалось еще много, и это было приятно.
– У меня не часы, а институт имени Штемберга!
– Ну что ж, друзья, по домам, - попрощался Юрий.
– Завтра утром я на судоверфи, у "Дианы". Счастливо!
– Примите и прочее!
– откозырял Клавдий Малыгин.
– До свидания!
– сказал Дениска.
Юрий и Людмила пошли по набережной. Они долго молчали, но сейчас молчание тяготило их.
– Вы сердитесь на меня?
– спросил Юрий.
– Нет, нет, - обрадовалась она нарушенному молчанию.
– Я не сердилась, а обижалась. А теперь все прошло. Забудем об этом. Лучше расскажите о том, как съездили!
Он рассказывал подробно и увлеченно, словно вновь жил в той обстановке, откуда только что вернулся.
Подступила полночь, и солнце расплавленным полушаром уже лежало на деревьях лесистого восточного берега. Ветер совсем стих. Без единой рябинки потемневшие воды могучей реки казались ртутно-тяжелыми.
Встречных на бульваре становилось все меньше и меньше. И было странным в такой поздний час увидеть старенького в заляпанном красками фартуке маляра, который подгримировывал павильон фруктовых вод.
– С утра и до позднего вечера народ, - пожаловался старик остановившемуся Юрию.
– Жарко, оно и пьется. Днем нипочем краску не положишь. Ребятишки или какой-нибудь пьяненький обязательно облокотятся, все испортят. Ну, а сейчас покойно, за ночь да утречком и подсохнет.
Смазанная краска - обидная штука. Это Вишняков знал по своему опыту на окраске яхт. Потому он искренне посочувствовал старику.
Когда они подошли к дому Людмилы, через открытое окно одной из квартир послышались звуки радио - бой курантов и гимн.
– Уже двенадцать, - сказала Людмила, взглянув на часы.
– Пора домой.
– А я сегодня счастливый. У меня сегодня часы не ходят.
В подъезде, прощаясь, он потянул ее за руку на себя, и Людмила, не сопротивляясь, приникла к нему. Приникла на несколько секунд для короткого
– Иди, дорогой! Уже поздно. До свидания!
Он уходил вне себя от радостных чувств, от еще слабо осознанного счастья. Конечно, он любил ее, эту девушку, и теперь мог прямо признаться себе в этом.
...Наступила осень, потом и зима. На некоторое время в новом году работы по строительству "Дианы" задержались, и это очень беспокоило и огорчало бригаду энтузиастов, особенно Юрия Вишнякова и Клавдия Малыгина. Но корпус яхты был полностью закончен. Предстояло продолжение отделки и оснастки.
Все-таки ни Илья Андреевич, ни экипаж не теряли надежды все закончить к маю и с открытием навигации спустить "Диану" на воду.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Юрий и Людмила возвращались из кино. Было еще рано и расставаться не хотелось. И Юрий позвал Людмилу к себе.
– Надю же тебе когда-нибудь познакомиться с мамой, с моей бабушкой! Они чудесные люди и любят, когда ко мне приходят друзья.
– Даже если эти друзья - девушки?
– А не все ли равно? Пойдем, Люда!
Людмила колебалась.
– Пойдем!
– повторил Юрий и, взяв Людмилу под руку, увлек ее за собой. Мама и бабушка будут очень довольны.
Ольга Андреевна, которая уже слышала о Людмиле и о ее увлечении водным спортом, встретила гостью приветливо.
"Милая...
– подумала она.
– Скромная. А какие глаза! Серые, но удивительно лучистые и живые. Юрка, конечно, влюбится, если уже не влюбился. И хорошо, хорошо!"
И Ольга Андреевна Людмиле понравилась. Юрий как-то неуловимо походил на мать, но в чем было это сходство, Людмила так и не могла угадать. Может быть, в решительности движений, во взгляде и нечастых улыбках, но только не в чертах лица. "Может быть, внешне он похож на отца, - подумала Людмила и глазами поискала на стенах портрет. Но портрета не было.
– Наверное, она очень любила мужа. Красивая, интересная даже сейчас... конечно, живет только для Юрия!"
Она, Людмила, тоже будет всегда любить Юрия, красивого и смелого, спокойного, умного. В яхт-клубе его все уважают.
Она мельком взглянула на Юрия. Да, он именно такой, как она о нем думала: сильный, уверенный, внимательный. Она сравнивала его с другими знакомыми парнями и к своей странном, несказанной радости находила, что он не похож на них. Вот хотя бы Вова Ротомский, синоптик, с которым она каждый день встречается на работе. Во всем поза, апломб и высочайшее мнение о себе. Она вспоминала и невольно морщилась, когда Вова говорил: "Нет, несомненно, эта его пьеса не шедевр, - Ротомский называл фамилию и уменьшительное имя драматурга.
– В наше время это уже не звучит! Нет, понимаете ли, проникновения в материал. Что-то такое не такое, я бы сказал..."