Белое на белом
Шрифт:
Последние годы — может быть даже лет десять — напряжение между двумя странами спало, и если что и было нужно для продолжения мирных отношений, то вовсе не убийство служащих посольства четырьмя курсантами.
— Что будем делать?
Никто из четырех не произносил этого вопроса, но он витал в воздухе.
— Нас никто не видел… — медленно проговорил Цайт.
— И? — Вольф оглянулся. Темные окна темных
— Бросить карету здесь и бежать обратно в школу. Нас никто не видел, а если кто-то и видел, то лиц не рассмотрел. А если и рассмотрел, то мы всегда можем сказать, что не покидали школы. Мы спали всю ночь!
Идея была заманчивой, чего скрывать. На некоторое время все замолчали.
— Я за то, чтобы признаться, — отрезал, наконец, Вольф, — Не к лицу дворянину и мужчине прятаться от опасности. Я не хочу остаток жизни бояться, что правда всплывет наружу. Мой отец всегда говорил «Сделал ошибку — имей мужество признать это». Из-за нас может начаться война.
— А мой отец, — взмахнул рукой Цайт, — говорил «Виноват всегда тот, кто попался». Можем изобразить все так, как будто они сами поубивали друг друга. Правда, вот кучер…
Все опять замолчали. Кучер был нежелательным свидетелем, но никому не хотелось убивать невиновного.
— Можем, — предложил Ксавье, — спустить их под лед. Нет тел — нет причин обвинять Шнееланд в убийстве. А кучер… С кучером что-нибудь придумаем.
— Как будто Фюнмарку непременно нужно тело, чтобы в чем-то обвинить. Да если б этот мерзавец на глазах их же собственного посла спрыгнул с крыши собора с криком «Я хочу летать!» и то они сказали бы, что во всем виноваты шнееландцы. Мол, это они затуманили несчастному глаза и специально замостили площадь камнем, чтобы тот точно убился…
— Я предлагаю сознаться, — гнул свое Вольф.
— Сознаться кому? — взвился Цайт.
— Симону, — вдруг сказал Йохан, доселе молчавший.
Снова наступило молчание. Мысль была неожиданной.
— Почему Симону? — любопытство Цайта не знало меры. Он и на эшафоте поинтересовался бы у палача, кто ковал меч и правда ли, что отрубленная голова еще может произнести пару слов.
— Он — наш командир. Он должен знать, что произошло. Он может решить, что нам делать.
— Мой отец, — судя по голосу, Вольф уже почти согласился с Йоханом, — говорил «Признал ошибку — исправь ошибку».
Ксавье, отец которого ничего такого не говорил, а если и говорил, то такие вещи, которые за мудрость не сошли бы, промолчал. Пару секунд.
— Не думал, что здесь все будет еще сложнее, чем на родине… Я — за признание Симону.
— Какие все честные… — проворчал Цайт, — Поехали. Кто вместе с покойниками?
Вместе с покойниками ехали
— Что ты там выглядываешь? — не выдержал Цайт.
— Здесь надпись. Судя по всему — девиз. Только он на эстском, а я его не знаю. Цайт, ты при первой встрече что-то говорил по-эстски. Посмотришь?
— Мы же учили в школе этот язык, нет?
— За неделю я только научился опознавать, что это именно эстский. Ну, посмотри.
Цайт взял серебряно-черную пластину и поднес к глазам:
— Мелко написано… Да и я, собственно… В общем, то ли «Лечи больного пока не выздоровеет» то ли «Лечи здорового, пока не заболел»… Как-то так.
— Отдай. Знаток древнего наречия…
Возле штаб-квартиры Черной сотни в эту ночь происходило неслыханное: из остановившейся у ворот кареты выскочили несколько юношей и забарабанили в створки:
— Открывайте! Открывайте!
Стража не заставила себя ждать.
— Кто такие? — поинтересовался сержант в черной форме. Дула ружей солдат, пришедших с ним, смотрели на непрошенных гостей.
— Курсанты школы. Цайт, Ксавье и Вольф. И Йохан. Нам срочно нужен старший сотник.
— Какие наглые ученики пошли в последнее время. Подавай им среди ночи старшего сотника… Что-то я вас не помню. Вы сколько учитесь?
— Неделю. Ты будешь звать сотника?
— Неделю… — и не подумал шевельнуться сержант, — А ведь вам не положено выходить в город. Самовольно сбежали?
— Да! Самовольно! Сгораем от стыда, раскаиваемся и желаем, чтобы сотник наказал нас лично.
— Знаете что, любезный, — отстранил кипевшего Цайта Ксавье, — но поверьте, вопрос ОЧЕНЬ важен.
Перед глазами ошеломленного сержанта появился жетон тайной полиции.
— Еще вопросы есть?
— Н-нет.
— БЕГОМ ЗА СОТНИКОМ!!!
Сержант пошел красными пятнами, забулькал, как закипевший чайник, но сдержался. За сотником, жившем в здании штаб-квартиры, был послан солдат. Ребятам пришлось ждать результатов своей эскапады, стоя у ворот, под прицелами ружей.
Пошел снег.
— Еще пару минут, — Вольф яростно растирал уши, — и я соглашусь даже на сожжение на костре. Хоть погреюсь перед смертью…
Бесшумно открылась дверь караульной, от чернеющего проема отделилась часть темноты и превратилась в старшего сотника. Чернокожий, в черной форме, он выглядел мрачным призраком. А может и не призраком, но мрачным — это точно.