Белое пламя

Дюдяев Илья Борисович

Она рванула и убежала на второй этаж, заливаясь слезами. Трактир опять обернулся к Вермиру, но видя, что самое интересное закончилось слишком быстро, отвернулся. Хотя некоторые подвыпившие всё же смотрели на Вермира, ибо хоть какое-то развлечение. Нелд вздохнул, качнул головой. Вермир сел на стол.

– - Она сгоряча, это не так, -- тихо сказал Нелд, сжимая лоб.

– - В какой-то мере это правда, -- спокойно сказал Вермир, но смотря, будто, в пустоту.
– - Если бы я не уехал, а остался, всё действительно было бы по-другому, только неизвестно как.

– - Её мать умерла спустя год, как ты уехал.

– - А отец?
– - спросил Вермир, посмотрев на Нелда.

– - Спился.

– - Надеюсь не здесь, -- проворчал Вермир.
– - Скажи, неужели у тебя не было работы? Она же умеет готовить, стирать,

не знаю. Разве не было?

– - Не было места, да и сейчас нет, -- проговорил Нелд, грустно смотря на друга.
– - Разве что выгнать кого-нибудь, взять её... но другая же будет этим же зарабатывать. Ты бы так поступил? Ты этого хочешь?

Вермир едва заметно качнул головой.

– - Я и подумал, -- продолжил Нелд, -- что лучше пускай здесь, я, хотя бы, если что, смогу защитить, хотя бы заступлюсь. Под рукой хотя бы, а там... непонятно где, непонятно что с ней.

Внутри Вермира разгорелся огонь, ярость разошлась по всему телу. Омерзение, отвращение, низость, безысходность -- эти чувства вторглись в мысли, они подливали масла в огонь, разжигали ярость. Он хотел что-то сломать, разрушить, избить, кричать, но ничего не делал, лишь сидел и смотрел в стену с пустым взглядом. Как всегда, он не выпускал ярость, держал на поводке, а огонь оставлял пепел. Каждый раз огонь плавил душу и разум, каждый раз, после пепла, что-то загоралось вновь, но Вермир знал, что так не может быть вечно, когда-нибудь огня не станет.

Вермир встал и тихо сказал:

– - Я домой.

Он пошёл, медленно ступая, к стойке, взял сумки и вышел. Улица встретила шумом, люди ходят, не замечая печали Вермира, гогочут, ругаются, смеются, а он сгорает, словно фитиль. Каждый шаг неосмысленен, Вермир не видит ничего, словно смотрит не вперёд, а только внутрь себя, видит печаль, заботы. Мысли его спутываются в огромный ком и пульсируют, доводя до исступления. Свет солнца, его тепло, людей, шум, он ничего не замечает, лишь идёт по улице. Он даже не заметил, как сошёл с главной улицы, свернул на Тырскую, полную проулков и тупиков. Здесь достаточно глуховато, лишь изредка слышатся крики или ругань, не часто можно увидеть прохожего, и больше напоминает лес, где вдали поют птицы, только вместо птиц люди, и они не поют, ветер шелестит листья, а здесь ветер тревожит бельё на верёвках, тихо, спокойно. Впрочем, свернул он механически, через эту улицу быстрее дойдёшь до дома, не надо делать огромный крюк. В детстве он часто возвращался этой дорогой, частенько возвращался именно от Нелда.

Вермир сам не заметил, как его схватили и затащили в маленькой, буквально несколько метров, переулок. Вермир сразу же очнулся, не совсем понимая, схватил руку и вывернул. Сиплый голос вскричал. Но их так много, что Вермира тут же скрутили, он пытался отбиваться, но бесполезно. Руки развели, как и ноги, и положили на землю. Сумки же сняли.

Вермир запаниковал, но через пару секунд успокоился, стал просто беспокоен за жизнь. Куча отёкших, красных, криво и беззубо улыбающихся, с блестящими глазами, лиц. Их оказалось шестеро. Вермир заметил здоровяка, что был в таверне.

– - Вот это встреча!
– - вскричал здоровяк, улыбаясь во весь рот.
– - Да-а, брат, есть же справедливость! Есть!
– - он захохотал, запрокинув голову, дружки поддержали.
– - Двадцать минут назад ты был силён, видел себя крутым, все эти засранцы, тупые пьяницы, думают, что ты отважен, бесстрашен, полон чести и достоинства, одним словом, герой. Но что же сейчас? Что? Ты лежишь на земле, где теперь твоё геройство? А, парни, правильно я говорю?

– - Да!
– - крикнул один.

– - Так и есть! Думает, всех умней, а на самом деле дуралей!
– - крикнул другой.

Остальные, подтверждая, закачали головами. Здоровяк разошёлся, стал ходить взад-вперёд, махая руками.

– - Видишь ли, -- сказал он, -- я человек честный, можно сказать, справедливый, люблю честность и справедливость. За ту бабу я заплатил, но не получил желаемого, но теперь... теперь я получу даже получше, чем худое бабье тельце. Держите крепко, парни.

Вермир заметил, как блеснул нож в руке здоровяка. Он закричал так, как никогда не кричал. Будто бы не людской крик, дикого животного, загнанного в угол, бьющегося в исступлении. Это был первобытный крик, как кричали далёкие предки даже

не людей. На секунду хват правой руки ослаб, видимо, от испуга, Вермир рывком высвободил руку и, сжав указательный палец, ударил наотмашь. Здоровяк закричал, схватился за глаз, согнулся. Руку Вермира тут же схватили и прижали к земле, он отчаянно задёргался, всеми конечностями и всеми мышцами, но бестолку. Здоровяк взревел, яростно пнул голову Вермира, словно мяч. Вермир не почувствовал боли, лишь лёгкий звон в голове, но удары продолжили сыпаться, здоровяк просто топтал лицо. Вермиру не больно, он словно оказался внутри огромного колокола, а звонарь почему-то решил, что пора бить. Вермир потерял чувство времени и пространства, будто вышел из тела и наблюдал, как пятеро мужиков удерживают юношу, а шестой избивает, он не о чём не думал, не было никаких мыслей, просто голые чувства. Обида, отчаянье, глупая и даже в чём-то детская злость.

Здоровяк перестал молотить набухшую, словно арбуз, голову. В волосах и на лице кровь, бурая, не та, что проливается, когда режут глотку, а та, что выходит капля за каплей, как из прохудившегося бочонка.

– - Ты посмотри!
– - закричал здоровяк, удерживая трясущейся рукой вытекающее белесое вещество с разломанным коричневым кружком и болтающийся на нерве.
– - Он мне глаз выбил! Эта сука мне глаз выбила!

Он размахнулся и ещё раз с силой пнул голову Вермира, достал нож и перерезал нерв дрожащей рукой, морщась. Дружки же смотрели с отвращением, отвернулись, будто боль главаря могла перейти им. Один отошёл к стене, согнулся, держась за живот, из рта полетели кусочки пищи. Здоровяк выкинул остатки выбитого глаза, глазница опустела, веко опало, словно лишнее. Он отогнал худого, того самого, с которым дрался в таверне, и сел на Вермира верхом, нож в руке смотрит вниз.

– - Держите его крепче, -- скомандовал здоровяк, лицо его приняло жестокий вид. Зрачки Вермира расширились, как и ноздри, по телу, словно разряд, прошла волна мурашек, холод пощекотал спину.
– - Глаз за глаз, -- кровожадно и хладнокровно сказал здоровяк.

Разбойники прижали Вермира, на ноги навалились, а на руки встали, голову же держали в три руки, но он всё равно отворачивал голову.

– - Крепче!
– - рявкнул здоровяк, занося нож.

Голову Вермира прижали, словно тисками, он не смог ею даже двинуть. С диким взглядом он смотрел на острие клинка, не выдержав, закрыл глаза и выдохнул. Здесь, в темноте, за закрытыми веками, раздался раскол, высокий, как небо, яркий, как молния, и такой же быстрый. Время пошло медленно, настолько медленно, что Вермиру показалось, будто остановилось. Он оказался где-то в промежутке между темнотой и расколом, этот яркий, ослепительно яркий раскол притянул всё внимание, он только о нём и думал, и видел только его. Вермир видел его настолько долго, что начал замечать маленькие детали, раскол напоминает кривой, но тонкий столб, а вокруг свет менее яркий, сложенный в окружность, по бокам свет желтоватый, а снизу и сверху маленькие сверкающие будто бы искорки коричного цвета. Картинка начала дрожать и пульсировать, двигаться взад-вперёд. Вермир как-то отстранённо заметил, что кто-то кричит, и крик необычный, не просящий помощи, или окликающий, нет, крик первородный, с неосознанной печалью, будто крик говорит об утрате, о боли и не справедливости, но с тем же крик не походит ни на человеческий, ни на крик животного.

Время пошло быстрее, но всё равно не так, в голове Вермира успело пронестись тысячи больших и малых мыслей, чувств, вопросов. Он понял, что дышит, и дыхание это быстрое, будто шустро бегает, левая часть головы будто вымазана в масле, а глаз и вовсе залит. Вскоре он понял, что крик этот, который напугал его до дрожи, издаёт сам. Окружающий мир также вернулся, не весь, но вернулся. Вермир видел лишь темноту с пульсирующими красными краями, но знал, что лежит на земле придавленный, он уловил эту мысль из тысячи других, куда-то бегущих, словно сумасшедшие, словно настал конец всему и пора эвакуироваться. Вслед за накатывающей, как прилив, болью последовали другие боли. Быстрые, мелкие, продолговатые, точные, с множеством оттенков, в конце концов, они достигли такого масштаба, что могли посоревноваться с главной. Вермир всё же понял, что эти боли от одного и того же источника, он понял это сразу, как только представил клинок рассекающий плоть.