Белое солнце пустыни. Полная версия
Шрифт:
Всадник подскакал к сидящему на песочке Сухову, лихо осадил коня.
– Кто такой? – начал он без предисловия.
– Сухов я, – ответил Федор, пустив конус дыма вверх.
– Врешь! – искренне удивился всадник. – А я Рахимов. Слыхал?
Сухов кивнул, снизу вверх разглядывая всадника, отметив про себя его излишнюю нервозность и мысленно сравнивая Рахимова со своим бывшим командиром, покойным Макхамовым, тем самым, которому был «обязан жизнью». Затем ответил, нарочито польстив, все в той же надежде на табачок и
– Кто ж в пустыне не знает командира Рахимова!
– А мне говорили – ты демобилизовался… – Довольный Рахимов спешился, присел рядом на песок. – Слух идет, что ты уже в Астрахани.
Сухов кивнул головой.
– Должен был. Да вот, пришлось задержаться.
Отряд подъехал, окружив Сухова и своего командира; бойцы с любопытством смотрели на Федора. Он в свою очередь оглядел красноармейцев, окинул взглядом и женщин в чадрах, сидящих в седлах, как мумии. Затем снова повернулся к Рахимову. Наклонившись к нему, тихо посоветовал:
– Штыки со стволов отомкнуть надо. Вас за версту видно по проблеску, а с бархана – за все три.
– Да я знаю, – вздохнув, ответил Рахимов. – Но тут такое дело… – Он безнадежно махнул рукой.
Один из бойцов, осклабившись, обратился к Сухову:
– Товарищ Сухов, а ты меня узнаешь?
Федор оглядел бойца, качнул головой.
– Нет.
– Я же в тюрьме сидел, которую ты взорвал!.. Помнишь?.. В Чарджоу.
– Как же я могу тебя узнать, родной, – улыбнулся Сухов. – Вы же все после взрыва тут же разбежались. А я потом один отбивался полдня…
Красноармейцы дружно заржали. Сухов вновь посмотрел на женщин в чадрах и увидел…
Как блеснула река на излучине, как по волнам бежали солнечные зайчики… Деревенские молодухи поднимались по косогору, задрав подолы мокрых, прилипающих к телу платьев, белея крепкими икрами, посмеиваясь, перебрасываясь шуточками… Одна из них оглянулась, отстав от подружек, и прямо, как бы глаза в глаза, посмотрела на Федора, который присел в осоке с напяленным на голову выеденным арбузом. Эта девчонка из воспоминаний его «арбузного» детства сейчас превратилась в его сероглазую, с мохнатыми ресницами Катю, и она с великой нежностью взглянула на него…
Сухов усмехнулся, отвел взгляд от женщин. Отряд спешился на отдых.
…У костра Рахимов делился с Суховым своими бедами:
– Месяц за ним гоняюсь. Пол-отряда потерял. Вчера в Черной крепости совсем было накрыл – из рук ушел… Ну ничего… – Он скрипнул зубами. – Я этого Абдуллу все равно достану! Весь песок в пустыне просею! Своими руками задушу! Взводного он у меня застрелил – такого отчаянного парня!..
Сухов сказал:
– Отчаянные на войне не живут, Рахимов…
Рахимов вздохнул.
– Ты прав, Сухов… Война работа тяжелая, осторожная… У отчаянных на нее терпения не хватает.
– Это точно, – подтвердил Сухов.
Он смотрел, как один из бойцов,
– Не урони, Петруха! – крикнул пареньку один из бойцов. – Разобьется!..
Сухов откинулся на песок, подложив руки под голову, а Рахимов все продолжал взволнованно говорить:
– Не знаю, зачем Алимхан тут оставил Абдуллу… Видать, задание какое дал…
Сухов, глядя на появившегося в небе беркута, который закладывал над отрядом виражи, сказал:
– В Черной крепости его через трубу надо было брать.
– Так он через нее и ушел! – взвился Рахимов. – Я же не знал, что там ход!
– Как не знал? – удивился Сухов. – Мы же там Черного Имама брали… С покойным Родионом… Поэтому и крепость называется Черной… А ход еще длинней был… Я его укоротил малость…
– Сухов! – взмолился Рахимов. – Помоги! С тобой мы его враз прикончим. Ты ведь один целого взвода стоишь, а то и роты.
– Нет уж, хватит, – ответил Сухов, закрывая глаза. – Домой надо. Я и так крюк дал. Теперь по гипотенузе иду – короче… До Астрахани, а там до Нижнего, по воде.
– Сухов, доведи хоть баб до Педжента, сделай милость. По рукам и ногам связали – пешком ходим. Захвати их с собой, а? Этот чертов гарем!.. Девять штук. Освободили, а теперь маемся. С ними Абдуллу никак не догнать.
– Вообще-то, зря, – вздохнул Сухов.
– Что – зря? – не понял Рахимов.
– Освободили зря. Так бы они живыми остались. А теперь он их наверняка убьет, раз они у тебя в руках побывали.
– Да ты что?! – подскочил Рахимов. – Мы даже лиц то их не видели. Я, если кто к ним полезет, любого тут же к стенке – понимаешь?!
– Я-то понимаю, а Абдулла не поймет… Эх ты, Рахимов, тут родился, а Востока не знаешь. Сперва надо было с ним, Абдуллой, управиться, а потом уж жен освобождать. Восток – дело тонкое!
– Если ты так все понимаешь, значит, ты должен взять баб!
– Многовато для меня, – усмехнулся Сухов. – Одну бы мог для услаждения жизни.
– Не надо с этим шутить, – сказал строго Рахимов. – Это первые освобожденные женщины Востока!.. Понимаешь, Сухов, это высокая политика, иначе я и сам бы их давно выкинул!
Внезапно, что-то почувствовав, Сухов посмотрел в сторону и увидел Саида. Он, устроившись на вершине бархана, сидел на песке и молча наблюдал за отрядом.
– Ты как здесь очутился? – удивился Федор, обрадовавшись Саиду, как другу, с которым они давно не виделись.
– Стреляли, – ответил тот и пересел, чуть подвинувшись вбок – на том месте, где он сидел, из песка показалась ящерица.
А Рахимов все умолял:
– Слушай, Сухов, я тебе человека дам, лошадь, пшена… А, Сухов?.. Доведи их до Педжента. Сейчас, может, на триста верст вокруг никого из наших нет… – И он описал рукой круг, подтверждая слова жестом.