Белое внутри черного, черное внутри белого. Главы из книги
Шрифт:
Однажды солнечным днем, примерно через два месяца, во мне вдруг что-то заговорило: «Да ведь это только страшный сон, фактически детская игра сумасшедших! А почему бы тебе не поиграть с ними?» Настроение у меня сразу изменилось, я стала относиться к заключению как к спектаклю. Во время очередного допроса я уже не чувствовала себя бесконечно подавленной.
Мучители спрашивают:
— Признавайся, где ты была, когда твои родители занимались шпионажем?
Я стою перед ними по стойке смирно и твердо отвечаю:
— Конечно, вместе с ними!
Обезумевшие бунтовщики хватают ручки и бумагу — скорей, скорей, нужно спешно записать первые признания «врага народа».
— Вы говорите, что они были шпионами в Москве, значит, я находилась в животе матери и все, что они делали, слышала и видела.
Искривленные от гнева лица, еще одно избиение. Но мне весело, я чувствую себя победительницей.
Таким же образом я вела себя и во время так называемых допросов извне, то есть когда ко мне приходили брать показания на других
«Клуб Петефи». Так назвал наш «русский коллектив» сам Кан Шэн. Ко мне приходили «красные застрельщики революции» из Тяньцзиня, из университета Нанькай. Они объявили, что сам Кан Шэн назвал меня советской шпионкой, а всех нас, интердомовцев, «клубом Петефи». От них я узнала, что список наших имен они узнали от племянницы Кан Шэна, моей подруги Жени. Она также дала им наши фотокарточки. Я ни в чем не винила Женю, так как она могла сделать это неумышленно. Кто мог подумать, что нас, младших интердомовцев, заподозрят в шпионаже? Только человек не в своем уме. Так, хорошо, раз вы затеяли эту позорную игру, я вам подыграю. И я начала во всех красках расписывать им нашу интердомовскую жизнь, как мы друг другу помогали, как не чувствовали себя сиротами, даже без родителей. Они меня прерывали. Но меня уже было трудно остановить. От них я узнала, что большинство наших ребят, а также моих родственников и знакомых или подвергнуты политической проверке, или уже сидят в тюрьмах.
С наступлением зимы, чтобы экономить топливо для «буржуек», которыми мы пользовались, заключенных женщин объединили в одну камеру. Я оказалась в общей комнате с двумя женщинами очень необычной судьбы. Хотя нам разговаривать в комнате не разрешалось, мы ухитрились узнать друг о друге почти все подробности.
ЧЖОУ ХОЙНЯНЬ [10] . Она была матерью интердомовки Сею, а также женой бывшего директора Бюро переводов Ши Чже, бывшего личного переводчика Мао Цзэдуна, начиная со времен Яньани. Чжоу Хойнянь в то время было за шестьдесят. Посадил ее в политический изолятор тоже Кан Шен, потому что она очень много знала. В первые годы после создания КНР она жила во дворце Чжуннаньхай и состояла в одной партийной ячейке с Цзян Цин, женой Мао Цзэдуна, Ван Гуанмэй, женой Лю Шаоци, Дэн Иньцао, женой Чжоу Эньлая, и другими супругами вождей. Она мне часто рассказывала о том времени и удивлялась: как могли эти самые обычные и не очень умные женщины стать руководителями в такой большой стране, как Китай? Только благодаря тому, что они — жены вождей?!
10
Чжоу Хойнянь (1911–1997) — старая революционерка, уроженка провинции Хэнань. В начале 30-х гг. участвовала в деятельности так называемых «красных отрядов» в Шанхае. Ее несчастная судьба, возможно, была предрешена именно этой таинственной историей: слишком много знала. (Прим. автора.)
В начале тридцатых годов, когда ее новорожденному сыну не исполнилось и месяца, ее вместе с трехлетней Сею и малышом арестовали в Шанхае гоминьдановцы. В тюрьме она прикинулась невесткой известной старой революционерки по фамилии Ся, о которой в коммунистическом Китае написано немало книг. Таким образом, Чжоу Хойнянь тоже стала известна широкому читателю. Просидела она с детьми больше трех лет. После тюрьмы она оказалась в освобожденном районе. Шестилетнюю Сею адъютант известного коммуниста Си Чжунсюня повез в детский дом в Яньани, а по дороге изнасиловал. Чего в течение нескольких лет не сделали гоминьдановцы, сделал молодой коммунист. Его расстреляли. Но это не помогло маленькой девочке, она на всю жизнь осталась с не забывающейся травмой. Я знала ее в Интердоме — очень странная была девушка. В 1950 году Сею заставили вернуться в Китай вместе с нами, хотя ей было уже семнадцать лет и она училась в техникуме. К этому времени она уже была советской гражданкой. В 1952 году она по своему советскому паспорту уехала из Харбина обратно в Советский Союз вместе с местными русскими.
Сейчас же ее мать Чжоу Хойнянь обвиняли в предательстве в гоминьдановской тюрьме и в пособничестве своей дочери — «изменнице родины». Она часто говорила мне: «В этом мире нет ничего справедливого, поэтому не нужно относиться к жизни очень серьезно». Она страдала страшными головными болями и высоким давлением, которое иногда превышало двести. Но наша охрана не разрешала ей лежать на кровати и заставляла ходить на физические работы вместе с нами. Это была очень стойкая женщина.
ЧЖОУ ЯПО. Она была из очень бедной семьи на юге Китая. Тринадцати лет родители продали ее в семью богатых людей, где она стала восьмой женой хозяина. В 1949 году хозяин сбежал на Тайвань, а юная девушка осталась одна. Вскоре на ней женился один из командиров Народно-освободительной армии. Этого человека несколько лет назад назначили политическим работником в наше Бюро переводов. Интеллигенты Бюро очень невзлюбили как бывшего военного, так и его жену, поэтому в самом начале «культурной революции» объявили их контрреволюционерами: Чжоу Япо, поскольку она была восьмой женой сбежавшего на Тайвань врага, а военного — как ее мужа. Чжоу жестоко избивали, она показывала мне на голове залысины, оставшиеся от выдернутых клочьев волос.
С нами во дворе оказались и заместители директора Бюро
11
Ван Хойдэ (1922–1993) — уроженец провинции Сычуань, в 1938 г. прибыл в Яньань, в том же году вступил в КПК. После «культурной революции» был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПК, по совместительству директором Бюро переводов.
Прошло полгода. Для руководства движением в Бюро переводов пришла «революционная группа рабочих и военных», так как Мао Цзэдун объявил интеллигенцию «вонючими девятыми [12] врагами», которым нельзя доверять. По его определению, первые восемь категорий врагов — помещики, кулаки, контрреволюционеры, вредные элементы, правые элементы, империалисты, ревизионисты и люди, обладающие властью, но идущие по капиталистическому пути. К восьмой категории он отнес Лю Шаоци, Дэн Сяопина и других высокопоставленных кадровых работников КПК. Членами вновь прибывшей группы были полуграмотные рабочие и солдаты. Они мало прислушивались к мнению интеллигентов-стукачей, им нужны были перемены, поэтому они решили распустить политический изолятор. Таким образом, после Праздника Весны, то есть в феврале 1969 года, я была освобождена.
12
КПК разделила людей на категории; среди классов, названных врагами, интеллигенция значилась под № 9 после частных собственников, реакционеров, шпионов и т. д.
Нужно отдать справедливость моему мужу Хуану Цзыцзяну — за все время пока я находилась в заключении, он не только не давал негативных показаний, но, наоборот, защищал меня, хотя его положение было тоже плачевным. Мою зарплату или совсем не выдавали, или выдавали только половину, а ему нужно было содержать двоих детей. Он аккуратно платил семье рабочего, а на оставшиеся деньги жил впроголодь. По возвращении домой я застала его в такой депрессии, что поняла: ему было труднее, чем мне.
Меня вернули домой, но это не значило, что я полностью свободна — официально я находилась под надзором «революционных масс». В то время по всему Китаю разошлась, как чума, специфическая болезнь: весь народ, от мала до велика, от самых низов до самых верхов, не только участвовал в утренних и вечерних церемониях верности Председателю Мао, но и отплясывал каждый день «танцы верности Председателю Мао». Враги не имели права участвовать в подобных революционных актах. Стою я перед работой у окна на шестом этаже, смотрю вниз, где собралась толпа, и вдруг вижу, как эта черная масса задвигалась, все быстрее и быстрее. Это было страшное зрелище: дикий танец безумных людей, в котором участвовали и дети из детского сада, и рабочие, приехавшие руководить политическим движением, и старавшаяся доказать свою революционность интеллигенция. Такое безумие продолжалось несколько месяцев. Говорят, что руководство Военного округа Синьцзяна, состоявшее из генералов, приехало с отчетом в Пекин. Эти седые генералы, как только увидели Мао Цзэдуна, сразу же стали отплясывать перед ним «танец верности». Мао Цзэдун махнул на них рукой и ушел. С тех пор безумный танец запретили. Однако каждодневные церемонии верности Мао Цзэдуну и Линь Бяо продолжались очень долго, вплоть до неожиданной гибели Линь Бяо.
В начале 1969 года Мао и Линь спровоцировали вооруженный инцидент на Амуре и объявили об опасности войны со стороны «современного ревизионизма», то есть Советского Союза. Как с китайской стороны, так и с советской было убито немало людей. Я хорошо понимала, что инцидент развязан в корыстных целях китайского руководства, а советские лидеры опять попались на удочку Мао Цзэдуна. Опять по всей стране прокатилась волна национализма-патриотизма: все на защиту Родины! Из Пекина под предлогом необходимости перевоспитания буржуазной интеллигенции начали эвакуировать учреждения. Я, разумеется, попала в первую партию сотрудников, которую отправляли в так называемую «кадровую школу 7 мая» на юге Китая; фактически это были трудовые лагеря. Мне было бы легче уехать одной, но Хуан настаивал на отъезде всей семьей, что было самым худшим вариантом. Но тогда времени на раздумья не было, пришлось с ним согласиться. Потом мы за такое решение горько поплатились тяжелой болезнью двухлетней дочки.