Белое время

Из всех товарищей моих

со мной остался только стих

простой, холодный, как заточка

за строчкой – строчка.

Да,

давно не брал я в руки

верный карандашик,

чтоб написать свое сю-сю,

сю-сю, траля-ляля…

Теперь, как ни открою

лист

в нем нахожу своих,

но умерших и павших.

Нет Минералова,

нет Лосева уже…

Друзья – товарищи

разъехались по свету

и сам я потерялся,

точно выпал в Лету.

И кто-то зубоскалит:

– А может, -

не товарищи уже?

Сено – сушёная трава. Траву – косят, сушат. Сгребают, ворочают

в покосные месяцы лета. Собирают в стожки, копны, стога; укрывают,

носят, грузят, перевозят; укладывают на сеновал, под навес, к дому.

Убирают с помощью машин, упаковывают, свозят на склады, в ангары.

Стою и смотрю на работу косарей, а думаю о другом, о том, что поэзия –

всё же штучный продукт эпохи: её не может быть особенно много.

Вопрос в том, как уложить – сено слов, паузы звуков, тело смыслов.

Поэзия – не стихи и стихами никогда не была: она – что-то иное.

Она всегда только притворяется и приукрашивает себя стихами.

Господь как-то – из чата – спросил меня, когда я начну снова писать –

свободно, как писал когда-то свое стихотворение «Удачный день».

Что было ему ответить в то время – мне, потерявшему силу жизни?

Я мысленно сказал: «Пока нет сил сейчас на это у меня, Господи».

Закончил писать и подумал, а какая же связь между всем этим? «Днём»,

поэзией, сенокосом? Видимо, всё дело в том, что самая важная поэзия

приходит в мир в свои, только ей известные, особо сенокосные годы,

которые выпадают не каждую эпоху. И что такое поэзия? Не иначе как –

собранная и высушенная трава мыслей и чувств, сдобренная голосом

поэта.

Лопашино и Каменка, и Мценск, и Плавск,

меня растили вы по бежиным лугам

и нянчили в лесах, купали в реках,

носили на холмах и угощали эхом.

Я рос как все; и среднерусские овраги и холмы

меня учили правильно искать своё среди травы.

И собраны уже и ягоды, и неба свет,

но помнятся сквозь флёр прошедших лет:

почти прямые рытвины, залитые водой,

где вдалеке идёт охотник с белой бородой.

Возможно, это он – Иван Тургенев сам

идет домой по лутовиновским местам.

Загремел в небе гром,

– Илья по небу на колеснице едет, гремит.

Потемнело, сверкнули ярко молнии, пошёл дождь:

прохладные капли дождя упали на пыльную землю,

застучали по крышам домов, светло заплескались:

в лугах, огородах, всюду; запустили круги по воде;

разогнали кур, гусей, цыплят, поросенка, всех.

Дробно заблеяли овцы, замычали долго коровы;

загоготали, вытягивая шеи, гуси. Под сруб дома

побежали, попискивая, цыплята; петух, куры, утки;

поросенок, хрюкнув, лихо помчался вдогонку всем.

Зазеленела светом: омытая дождем ботва картофеля,

моркови, свеклы; листья помидор, огурцов, капусты.

Заполнились дождём шероховатости почвы, ямки,

мышиные ходы, кротовые холмики, норки, щели.

Дождь мерно заполнял всё пространство округи.

Шуршал по листьям деревьев, по цветам, клумбам.

Вишни, омытые дождём, становились ярче, тяжелее,

наполнялись соком. Сливы, наклоняя ветви, зеленели.

Расправляли листы яблони, впитывая влагу дождя.

Дождь увлажнял дороги, равнял рытвины, выбоины.

Под навесы, к домам, побежали люди, счастливые…

как свежие огурцы. Пролитая на них влага радовала.

Гомонили, пригибались, пытаясь уклониться от дождя,

но капли, падали, растекались, смывая старую пыль,

несвежесть, давали время передохнуть, опомниться.

Земля – вставала, распрямлялась, оживала, росла, -

наполнялась свежими силами, светом, яростью жизни.

Дорога почти прямая, просторная, долгая.

О чём только не передумаешь, пока идёшь.

Вокруг – леса, селения. Выйдешь чуть свет,

и только к ночи обратно, назад, успеваешь.

Поскрипывает и хрустит под ногами снег.

Обжигает морозом лицо метельный ветер.

Лезет за пазуху, под шапку, льнёт к ногам,

холодит и пробирает сквозь одежду мороз.

Разойдёшься, раздумаешься – не остановить,

пока совсем не смёрзнешь к синему вечеру.

Но сейчас верный день. Не раннее солнце,

ещё красноватое с жёлтым отблеском зари,

а солнце – полного, высокого зимнего дня.

Свет с просинью, по теневой части дороги,

верно уходящий тенями кустов и деревьев

по снегу и складкам земли, листьям травы.

Если посмотреть на другую сторону дороги,

то там ослепляющий, бьющий в глаза снег,

искрящий острым, колючим, свежим светом.

Переходишь с одной половины на другую.

Идёшь, не спеша, рассуждаешь, смотришь.