Белокурые бестии
Шрифт:
— Ну, блядь, я этого и ожидал. Теперь они скажут — раскошеливайтесь, дорогие гости, каждый платит за себя.
Но к счастью, Вася с некоторой заминкой все же достал из кармана бумажник и сообщил, что какое-то количество наличности у него с собой имеется, так что пусть Светка расслабится, он за все заплатит.
В это мгновение к их столу и подошел Руслан, он тогда еще все слышал и как раз собирался в Америку на тот злополучный фестиваль, бороды у него тогда еще тоже не было. Хотя Маруся на него особо не смотрела, она запомнила тост, который он тогда произнес. Руслан почему-то вспомнил мультфильм по басне Михалкова про бобра, который говорил:
— Теперь мы все проникнуться должны здоровым недоверием друг к другу.
Вот за это «здоровое недоверие друг к другу» Руслан и предложил тогда выпить. Потом он говорил Марусе, что и в тот вечер у него уже очень сильно болела голова, но Маруся тогда ничего не заметила.
Николай предложил Марусе хореографа для «Колдовского озера», о котором ему много рассказывала Манана.
Студия находилась неподалеку от Технологического института — в том же районе, где жили Родион Петрович и Ванечка — в доме, весь первый этаж которого занимал психореабилитационный центр. Маруся и Николай даже подумали сначала, что ошиблись адресом, тем более, что дверь нужной им квартиры на втором этаже, где, вроде бы, должна была располагаться студия, была вся увешана табличками с именами живущих в этой квартире жильцов.
Они уже хотели уходить, но Маруся в последний момент заметила, что на одной из этих табличек все-таки было написано «Николай Иванович Кречетов. Театр свободных движений «Змея». Три звонка».
Двери им открыла Манана, видимо, она их уже ждала, так как время встречи было оговорено заранее. Она сразу провела их в просторную комнату, в центре которой стоял телевизор с видеомагнитофоном, Маруся и Николай сели на диван, через приоткрытую дверь Маруся заметила, как в противоположном конце длинного коридора, вероятно, на кухне, толпились люди и по очереди мешали в огромном котле какое-то варево с неприятным запахом. Манана сказала, что Николай Иванович сейчас подойдет, а пока они могут посмотреть некоторые их записи, она включила телевизор, и на экране появился молодой человек в тренировочном костюме, который вращал головой, руками, поднимал вверх ноги, в общем, делал движения, напоминавшие те, что обычно делают спортсмены во время разминки, однако он все это проделывал под звуки «Апассионаты» Бетховена, постепенно движения юноши становились все более энергичными и хаотичными, наконец он перекувырнулся через голову, распластавшись по полу на спине, и начал биться в конвульсиях, как в эпилептическом припадке… В это мгновение в комнату вошел коренастый сутулый мужик с тщательно зачесанными на лысеющий затылок редкими волосами, он был в обвисших на коленях трениках, домашних тапках на босу ногу и светлом шерстяном свитере с обрезанными рукавами, из-под которого торчала не заправленная в треники рубашка.
— Какая замечательная нечеловеческая музыка! — сказал он, обращаясь к Марусе и Николаю, вместо приветствия, — Да, какие все-таки чудеса могут творить люди!
Николай Иванович сам тоже верил в безграничные возможности человека, поэтому и создал свой театр, «театр свободных движений». Вот они, Маруся и Николай, наверное, немного растерялись, когда подошли к их двери, так как не знали, куда позвонить, он это предположил, потому что такое уже случалось со многими его знакомыми, а все их волнения были совершенно напрасны, так как они могли смело звонить в любой звонок любое количество раз, потому что все, буквально все жители этой огромной коммунальной квартиры теперь являются членами его студии и занимаются хореографией под его руководством, вне зависимости от пола и возраста, так что самой юной его ученице теперь было всего семь месяцев, а самой пожилой — аж восемьдесят девять лет, при этом надо учесть, что сам Николай Иванович въехал в эту квартиру всего год назад. Правда, был один сосед, завзятый алкоголик, который отказался вступить в его студию, но сейчас он здесь практически не живет, так как остальные жильцы устроили ему настоящий бойкот, и ему пришлось переехать к дочери. Но это даже к лучшему, потому что они освободили его комнату от мебели и устроили там небольшой танцевальный зал, где и проводились эти съемки — Николай Иванович указал рукой на экран телевизора, на котором тем временем появились уже несколько человек, мужчин и женщин в тренировочных костюмах, некоторые из них еще, вроде как, «разминались», а кое-кто уже катался по полу и бился в конвульсиях, предыдущий номер назывался «Влюбленный мальчик», а этот назывался «Танго»… С экрана, действительно, доносилась музыка Пьяццолы, которую Маруся хорошо знала, так как Руслан тоже часто использовал ее в своих сочинениях.
Кречетов уже был в курсе того, что ему предлагали делать, Манана ему уже все рассказала, в общем, он был не против, так как обожал музыку Вагнера и Чайковского, но как профессионал он должен был еще поподробнее ознакомиться с либретто и, желательно, поговорить с руководителем проекта, обсудить кое-какие детали, к тому же, ему нужно было посмотреть, как у него со временем, так как в последние полгода ему приходилось работать в очень жестком графике из-за огромного количества заявок и предложений на выступления их театра. Последнее такое предложение он получил от Андрюса Лиепы, который приглашал его в Москву в Большой Театр, и он сначала, было, согласился, но после того, как увидел по телевизору один балетный номер, поставленный Лиепой, он был так возмущен, что решил отказаться. Все дело в том, что Лиепа тоже был у него в гостях и сидел вот здесь, на диване, как Маруся с Николаем, просматривая кассеты с записями его театра, а потом он по телевизору увидел, что Лиепа буквально его обворовал, так как использовал в своей постановке все его движения, которые он здесь подсмотрел. Николай Иванович был так возмущен, что сначала даже хотел
Столь пристальное внимание окружающих к своему творчеству Николай Иванович объяснял тем, что за последние два столетия классический танец превратился в орудие порабощения, сковывающее природные способности человека, не случайно ведь француз Петипа нашел себе приют в монархической России, где балет был сразу же взят на вооружение деспотической властью, а уж о расцвете балета при коммунистах и говорить нечего, но зато теперь, когда на голову людей свалилось так много свободы, именно его подход к танцу наиболее актуален, так как суть этого подхода заключается в том, что хореограф должен полностью самоустраниться, предоставив танцовщику полную свободу самовыражения, позволяя ему раскрепоститься и выразить в танце все, что у него накопилось на душе, а накопилось у наших сограждан к настоящему моменту не мало, так как многие из них долгое время, особенно в застойные годы, чувствовали себя очень скованными, а теперь, когда на них неожиданно обрушилась свобода, вся эта энергия прорвалась наружу и бьет не то, что ключом, а как настоящий фонтан, точнее даже, как нефть из свежей, только что пробуровленной скважины, поэтому он сам иногда чувствует себя даже этаким первопроходцем, геологом, натолкнувшимся на колоссальное месторождение, таящее в себе запас колоссальной энергии, готовой прорваться наружу в любой момент, в любом месте, в том числе и прямо тут, из почвы у него под ногами, стоит только туда ткнуть палкой. И как показывает пример их небольшой артистической коммуны, это действительно так, но, в отличие от политики и экономики, где сейчас царит полный беспредел, он относится к открывшемуся ему богатству, являющемуся общественным достоянием, с колоссальной ответственностью, так как просто не может иначе, потому что так велит ему его совесть и долг художника.
Вот эта свобода самовыражения исполнителей и делает каждый спектакль его театра общественно значимым явлением, потому что в каждой своей постановке он стремится достичь максимально обобщенной символической выразительности, схватить самое главное, самую суть происходящего вокруг, иными словами, поведать зрителям о времени и о себе.
— Ну надо сказать, это вам очень хорошо удается! — вдруг сказал Николай, который, как заметила Маруся, на протяжении всей речи Кречетова сидел, откинувшись на спинку дивана, как бы впав в прострацию, и только блаженная улыбка все больше растягивала его и без того огромный рот. Это ее нисколько не удивило, так как перед самым приходом сюда, у подъезда дома Николай сделал несколько жадных затяжек «Беломором», который, как правило, он всегда носил с собой «заряженным». Теперь же он весь встрепенулся и глазами выразительно показал Марусе на экран, где уже в два раза большее количество людей в тренировочных костюмах, настоящая толпа, извивались, корчились, катались по полу, прыгали, бились в конвульсиях, на сей раз под музыку Шопена. Люди, действительно, были разных возрастов, правда, подавляющее большинство из них были женщины. Маруся заметила, как одна из них, уже довольно пожилая, присев на пол и пропустив руки между ног, ловко скакала, как лягушка. Николай Иванович, заметив, что они смотрят на экран, удовлетворенно произнес:
— Да, это «Вальс», одна из лучших наших композиций, — и тут же попросил Манану немного убавить звук, чтобы гости не отвлекались.
Конечно он мог предоставить Марусе и Николаю необходимых исполнителей для спектакля, тем более, девушек, которых в его театре было гораздо больше, чем молодых людей, но если речь идет всего лишь о каких-то пяти человеках, то тут и говорить не о чем, любого пола и возраста, на любой вкус, ведь в его труппе в настоящий момент насчитывается, если он не ошибается, уже четыреста семьдесят девять человек, не считая его самого, Мананы и еще трех его ближайших помощников. Хотя он и не совсем понимал, зачем это нужно, зачем лишний раз отвлекать людей, когда под его руководством любой из членов Академии после двух-трех репетиций с легкостью справится с любой, самой сложной балетной партией, так что эту проблему можно было уже считать решенной. Столь огромные размеры труппы объяснялись тем, что у него, в отличие от других театров, у желающих выступать на сцене не спрашивали никаких дипломов и удостоверений, так как от них не требовалось никакой предварительной подготовки, достаточно было сделать вступительный взнос, чисто символический, всего пятьсот рублей — все остальное он брал на себя.
Кроме того, люди тянулись к нему еще и потому, что свою теорию балетного искусства он строил не на пустом месте, а на строгой научной основе, главным образом, на трудах своего деда, который был врачом и очень много занимался целебным воздействием движений на человека — его дед был автором фундаментального исследования на эту тему, которое долгие годы пылилось у него в столе и было опубликовано только в самом начале перестройки, уже после его смерти. Эта книга сейчас уже стала библиографической редкостью, а называлась она: «Хочешь жить — умей вертеться!» — нет, Маруся и Николай напрасно смеются, безусловно, у его деда с юмором было все в порядке, только в данном случае он вовсе не шутил. Всем известно, например, что полезно петь в хоре, или что игра на духовых инструментах развивает легкие, а вот о полезности движений, и особенно движений под музыку, до его деда еще никто никогда не задумывался. Однако его дед был практик, врач, поэтому его подход к этой теме был еще очень узким, и его книга носит сугубо прикладной характер, он же сам подходит к движениям гораздо, гораздо шире.