Belov.indd
Шрифт:
Слава Богу, мне хватило этого опыта, чтобы понять, чем все это может закончиться, и. я побежал. Пробежки, упражнения с собственным весом, с отягощениями я с тех пор не прекращал — до сих пор. Систему поддержания спортивной формы я разрабатывал для себя сам, но ее результаты меня устраивают — в 55 на тренировках с командой я забивал сверху, а в 65 выжимал лежа 130 кг. И это не потому, что я такой великий и уникальный.
Главное, в чем я приобрел уверенность, — в этом деле, так же, как и во всем, важна система. Крайне важно понять, что лучше тратить на занятия спортом пять минут в день, но ежедневно, чем давать себе большую нагрузку эпизодически, браться «с понедельника» за снижение веса, «накачку» мускулатуры и т. п. Например, проснувшись утром, не откладывая (как
Долгие годы я использовал любую минуту, чтобы закачивать голеностоп и икроножные мышцы: просто поднимался с пятки на носок — в ванной во время бритья, на прогулке с ребенком, в паузе между другими упражнениями на тренировке. За день набегало до нескольких тысяч подъемов. Вроде бы, пустяк, а результат — отсутствие травм.
Разумеется, к занятиям спортом следует подходить с рассуждением, с учетом возраста, здоровья, образа жизни и иных факторов. Но заниматься спортом всю жизнь при правильной организации не только возможно, но и необходимо практически для любого. А для бывшего большого спортсмена — тем более.
Рожденный тренером
По окончании карьеры игрока я был морально готов к тому, что моя жизнь станет совершенно, принципиально иной. Самое главное — я был готов к тренерской работе. В каком-то интервью последних лет я даже сказал, что, возможно, родился тренером, но был вынужден пройти «затянувшийся» период карьеры игрока. На самом деле, конечно, пока я играл, я не видел никаких альтернатив своему занятию и получал от него безмерное удовольствие. А имел в виду я то, что всегда — начиная с 12-13-летнего возраста — имел творческий, изыскательский интерес во всех аспектах спортивной жизни, и особенно в тренировочном и игровом процессе.
Мальчишкой я, раскрыв рот, наблюдал за игрой старших по возрасту ребят, впитывал все, чему мог у них научиться. Увлекшись баскетболом по-настоящему, я использовал любую возможность узнать о нем больше и научиться чему-то новому. Потому мне и стало неинтересно в Томске столь быстро, что всю «томскую программу» начальной баскетбольной школы я впитал мгновенно, «экстернатом».
Позднее, уже на уровне спорта высших достижений, аналитический склад ума, серьезнейшее отношение к подготовке к соревнованиям у меня с запасом превосходили обычный для спортсменов уровень и, возможно, больше соответствовали тренерскому подходу. Я всегда жаждал чего-то нового и, освоив какой-то уровень, стремился дальше. Даже суперигрок Травин был мне интересен как ориентир в сборной и ЦСКА лишь до определенного этапа. Стиль моей игры — резкий старт, резкая остановка, прыжок и бросок с 3, 4, 5, 6 метров — был плодом этого новаторского подхода, ведь я мог бы играть «как все».
У многих больших игроков есть подспудный страх перед тренерской деятельностью. Их смущает зависимость от игроков, только посредством которых они отныне смогут себя реализовать, а также необходимость выстраивать с ними отношения и т. д. Для меня таких страхов не существовало, и мой переход к тренерской деятельности произошел органично.
Конечно, сыграло свою роль и то, что еще в начале 70-х я приобрел опыт играющего тренера, подменяя «невыездного» Гомельского в заграничных матчах. В том сезоне мы выиграли Кубок европейских чемпионов и вообще не проиграли ни одного матча за границей. Кроме того, будучи игроком, я любил общаться с молодежью, приходившей в команду, знал, что могу им дать и как это нужно сделать. Молодые ребята ко мне тянулись (кстати, тренеры по-разному относились к этому явлению, то поощряя, то пресекая это стремление).
В отличие от современной ситуации, когда спортсмен с десяток раз за свою карьеру меняет клуб, в мое время не было особых вариантов для продолжения работы после «завязки». Разумеется, я не собирался уходить из ЦСКА, теряя офицерскую
Пост № 1
Как я уже говорил, А. Я. Гомельский был яркой и масштабной, но противоречивой личностью. Как следствие, у него было много недоброжелателей, к числу которых относился и министр спорта Павлов. По окончании баскетбольного турнира московской Олимпиады произошел следующий знаменательный эпизод.
Приехав в олимпийскую деревню забирать вещи, я столкнулся с разъяренным Павловым, окруженным побледневшими клерками из Госкомспорта. Увидев меня, он буквально заорал на всю деревню: «Завтра же ты — главный тренер сборной!.. Опять этот ... меня подвел! Опять прос... Олимпиаду!..» Дождавшись окончания начальственного гнева, я чуть ли не в ноги упал министру: «Ради Бога, не делайте этого! Я не готов, не буду я тренером сборной!..» Я действительно не был готов к закулисной войне за высокий тренерский пост.
Тем более, что «главный» вновь продемонстрировал свою абсолютную остойчивость и непотопляемость. Выступая в декабре 80-го на послеолимпийской конференции, заместитель Павлова В. Л. Сыч устроил Гомельскому полный, катастрофический разнос, после которого можно было ожидать лишения партбилета, проклятия до седьмого колена, остракизма и многократного расстрела. Речь заместителя министра окончилась однако фразой: «Ну да ладно, дадим последний шанс»
В том же декабре я вновь, как двумя годами ранее, оказался в высоком кабинете, на этот раз в паре с Александром Яковлевичем и по его инициативе. К моему изумлению, «главный» выступил перед Павловым с вдохновенной речью, из которой следовало, что я выразил готовность работать под его, Гомельского, руководством, со сборной и ЦСКА, что у нас есть общая масштабная программа действий, которая выведет советский баскетбол на новые вершины. Разумеется, накануне Гомельский ни словом не обмолвился со мной об этих блестящих планах, они стали для меня полной неожиданностью.
Не желая очернить человека, которому многим обязан, тем не менее выскажу сомнение в правдивости этих заявлений, даже если бы я согласился на такое сотрудничество. Скорее всего, для Гомельского это выглядело временным компромиссом для привлечения в формальные союзники человека с большим именем и по-прежнему большим будущим в баскетболе, который был на хорошем счету у спортивного руководства. Выслушав тренера, я спокойно сказал Павлову: «Простите, у нас с Александром Яковлевичем слишком разные взгляды на баскетбол. Работать с ним я не смогу». Павлов сказал: «Ясно», и разговор на этом закончился. В глазах Гомельского в этот момент я прочитал очень многое.
В ту пору действовало негласное правило, согласно которому прекративший выступления на высоком уровне спортсмен ЦСКА мог в течение года определяться с дальнейшими действиями, подыскивая себе место в системе армейского спорта и продолжая получать прежнее денежное содержание. Этим правом я и воспользовался, начав при этом тренировать детей в детской спортивной школе ЦСКА.
Однако так вышло, что вскоре я все-таки оказался на должности главного тренера армейского клуба. Думаю, свою роль могло сыграть негативное отношение Главного политического управления Министерства обороны по отношению к Гомельскому. Александр Яковлевич тогда занимал пост главного тренера Вооруженных Сил по баскетболу и возглавлял сборную страны. Видимо, армейские функционеры решили создать какой-то противовес его влиянию. Я мог казаться подходящей кандидатурой, поскольку прошел образцово-показательный путь советского спортсмена, много лет был комсоргом сборной, зажигал огонь Олимпиады, никогда не «залетал» на таможне и на пьянке и при этом еще что-то понимал в баскетболе.