БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
Вспомнив о покинутом пароходе, Ласкер на ходу оглянулся.
Красивое белое сооружение, призванное перевозить людей по морским просторам, теперь казалось жалким, затерянным в бесконечной снежной глади. Издалека люди, оставшиеся на борту, выглядели маленькими черными букашками. Им там все-таки тепло, в каютах уютно. А здесь… «Может, стоило остаться, - начал сомневаться Ласкер.
– Но тогда наверняка опоздал бы и не попал в Нью-Йорк. «Кливленд» уходит двадцать восьмого, а когда еще выручат эту жалкую посудину изо льдов?»
Дурацкое положение: кругом лед, снег; ни туда, ни сюда! Капитан только руками разводил: «Ничего не могу поделать. Знаю, что нужно плыть в Нью-Йорк,
С парохода дорога казались легкой - виден был даже берег, на самом деле идти было непросто. Снег, ветер. Бодро начав путь, тройка с каждой минутой все медленнее тащилась за проводником. Ласкер по давно укоренившейся привычке философски относился к невзгодам. «В жизни все надо испытать, - уговаривал он сам себя.
– Когда еще придется пережить такое! Зато попаду вовремя в Гамбург, поеду в Нью-Йорк. Какой турнир организовали американцы, блестящий состав! Раскошелились, двадцать лет ничего подобного не было в Америке. А все-таки, зачем я туда еду? Не сидится на месте! За славой. Поздно уже думать о честолюбии, о победах! Все позади. Да разве дело в славе, разве победы нужны? Знали бы эти брюзжащие газетные писаки, как хочется пожить в атмосфере большого шахматного сражения, испытать еще раз азарт битвы! Видно, до последней минуты, Эммануил, из тебя не выветрится боец. Говорил Марте: «Умру, как балерина, - на сцене».
Ему вспомнился давний разговор с женой. Когда Ласкеру исполнилось пятьдесят лет, Марта удивила его неожиданным предложением:
– А что, если тебе совсем бросить шахматы, Эммануил?
– Как тебя понимать?
– Очень просто. Объявишь всему миру, что прекращаешь играть в турнирах, матчах, откажешься от титула чемпиона мира. Займешься философией, математикой.
– Это ты серьезно?
– уставился на жену Ласкер.
– Вполне!
Предложение озадачило Ласкера, но показалось ему далеко не таким нелепым. Задумчиво глядел он куда-то мимо Марты, попыхивая сигарой и отбивая пальцами такт на подлокотнике кресла.
– Завтра ты извещаешь мир о том, что слагаешь с себя шахматную корону, - увлекаясь, говорила Марта.
– Всеобщее удивление, затем восхищение. Какое величие, самопожертвование! Эммануил Ласкер совершил поступок, выходящий за рамки обычных человеческих понятий.
– А нужно ли удивлять этот мир? Стоит ли он того?
– спросил Ласкер.
– Доставлять радость врагам, пищу для кривотолков друзьям!
– Как это было бы красиво!
– продолжала свое Марта.
– Самые умные актрисы и балерины уходят со сцены во всем блеске славы, в расцвете таланта. И оставляют по себе одни
наилучшие воспоминания. Это мудро и величественно.
– Мудро?
– переспросил Ласкер.
– Вот в этом-то я как раз и не уверен.
– Потом, к чему тебе портить здоровье, нервы, - уговаривала Эммануила Марта.
– Двадцать четыре года ты уже сидишь на шахматном троне. Сколько еще можно? Рано или поздно все равно придется уступать дорогу молодому. Вот и уйди добровольно. Такой благородный поступок будет записан в истории
– Значит, ты предлагаешь прекратить всякие переговоры о матче с Капабланкой, отказаться от турниров, сеансов? Живого зарыть себя в могилу, полного сил, желания бороться, жить?
– Разве мало у тебя других интересов!
– возбужденно доказывала жена.
– Пиши философские трактаты, исследуй математические формулы. Допиши, наконец, пьесу. Найдутся занятия для Эммануила Ласкера! Зато я хоть буду спокойна: не будет этих дрязг, оскорблений, писем с грязными намеками. Ты думаешь, я не вижу, как бесит тебя каждое письмо из Нью-Йорка, но знаю, сколько нервов стоит тебе каждый ответ Капабланке и его сторонникам! Нет, продолжать дальше не стоит… Слишком тяжела стала для тебя шахматная корона!
Несколько дней предложение Марты было предметом обсуждения у супругов. Рассматривалась одна возможность «выхода из игры», другая. Порой чемпион мира склонялся к предложениям жены, именно в эти минуты он послал в печать письмо с отказом от шахматного трона в пользу Капабланки. Решительное возражение шахматного мира против добровольной отставки короля побудило Ласкера изменить свое решение. Да и внутренние его убеждения изменились.
– Я еще раз обдумал твое предложение, Марта, - обратился к жене Эммануил, выйдя как-то вечером из своего кабинета в берлинской квартире.
– И знаешь, к какому выводу пришел? Нужно продолжать играть. Я не могу расстаться с шахматами.
– В конце концов, это твое дело, дорогой, - улыбнулась Марта.
– Только ты волен решать такие вопросы.
– Пойми, Марта, - обнял Эммануил сидящую в кресле жену.
– Я рожден с шахматами и должен умереть с ними. Представь себе, я бросил играть. Совсем, решительно, раз и навсегда. Ни турниров, ни сеансов, ничего! Будто вообще никогда в жизни я и пе знал эту игру. Занимаюсь только математикой, науками, пьесой. И все равно через год, пять, десять лет где-то глубоко внутри начнет беспокойно шевелиться шахматный «червячок». «Сыграй, - станет твердить он, - сыграй! Как ты можешь не играть? Это же шахматы. Ты забыл, что в них ты был чемпионом!» Разве я смогу без шахмат, Марта? Нет, никогда! Все мы, шахматисты, с детства отравлены их ядом и должны носить в себе этот яд до последних дней жизни. Разве это плохая отрава?
– Через пять лег я не выдержу, захочу хоть один разок еще сыграть в турнире, - с горячностью продолжал Ласкер, отряхивая пепел сигары.
– Сяду за доску и… все начнут меня обыгрывать. Отстал, не тренировался. Как возмутится во мне боец от таких поражений! Осел, столько лет не играл, забыл теорию! II я опять примусь за шахматы, вернусь к тому, что так неосторожно и неразумно бросил. Нет, - со вздохом закончил Ласкер.
– Я не имею права бросать шахматы.
«Разве я был неправ?
– продолжал рассуждать Ласкер, убыстряя шаг, чтобы догнать ушедшего вперед биржевика.
– Проиграл матч Капабланке, два года потом в руки не брал шахмат. А что получилось? С каким азартом бросился играть в прошлом году в Остраве-Моравской. А сейчас? Как мальчишка, бегу по льду, лишь бы не опоздать к поезду, не упустить возможности сыграть в нью-йоркском турнире». Впрочем, была еще одна причина, заставлявшая Ласкера спешить к гамбургскому пароходу. Организаторы прислали из-за океана обидное, прямо-таки оскорбительное письмо. «Приглашаем в турнир. Срок согласия - 24 часа. Уведомляем: на случай вашего отказа, ваш заместитель Тарраш». Нечего сказать, довольно решительный тон, прислугу в хороших домах так не нанимают. Ничего, они еще узнают старика Ласкера!