БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
Он вновь вспомнил о цели своего похода и предстоящем неприятном объяснении. «Какой мерзавец!
– ругал Алехин кого-то.
– Я ему сейчас покажу! Только спокойнее, не нервничать, - вспомнил он о сердце.
– Не нужно волноваться. Нужно так уметь волновать других, чтобы самому при этом оставаться спокойным». Он прошел два квартала и в середине третьего остановился. У парадного входа небольшого дома висела вывеска: «Возрождение» - редакция». Такое же объявление было у входа в квартиру на втором этаже. Алехин решительно распахнул дверь и из маленького
– Я к вам, - строгим голосом произнес Алехин, не считая нужным в этих обстоятельствах даже поздороваться с репортером.
– Чем имею честь?
– с ехидцей спросил Заливной. Напряженная улыбка, появившаяся на его губах, говорила о том, что он не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора.
Вы писа…- начал было Алехин, но его перебил телефонный звонок. Заливной поднял трубку, сердито произнес: «Алло!» - но в следующую секунду голос его резко изменился, став сразу елейным и подобострастным.
– Слушаю, господин редактор!… Хорошо, записываю… Так… «Разграбление Третьяковской галереи»… Так, хорошо! Сделаю шапкой, да, да, сделаю… «Москва закупила в Америке сто тысяч электрических стульев». Есть, записал. Дальше… «Миллионы безработных в городах, десятки миллионов в деревнях». Записал… Может быть, добавить, господин редактор: «Люди мрут с голоду, трупы на улицах Москвы…» Не стоят? Вы считаете, что чересчур? Хорошо, господин редактор. Записываю: «Положение хуже, чем при царизме». Есть. Да, записал, господин редактор. Сделаю, обязательно сделаю… Что?
Приготовил… Я вам сейчас прочту.
Заливной нашел среди папок какую-то бумажку и прочел ее по телефону.
– Я нашел, господин редактор…- опять заговорил Заливной в трубку.
– Думаю дать на третьей странице… Вот оно… «Объявление. Лекция Г. К. Урбина, 79 Рю Дельферт Рюере, «Зачем нам погибать?». Хорошо. Спасибо… До свидания, господин редактор!
– Так что вы хотели сказать?
– с той же напряженной улыбкой обратился Заливной к Алехину. Тот повторил вопрос:
– Вы писали заметку о банкете?
– Я, - с вызовом ответил Заливной.
– А что?
– То, что вы наврали с три короба, вот что! Как вам не стыдно!
Алехин, несмотря на данное слово, начинал терять терпение и с каждой минутой все больше возмущался.
– Стыд я сдал Семенову, когда нанимался на работу, - спокойно парировал Заливной.
– И где же я наврал?
– Вот где, - протянул Алехин газету репортеру.
– Разве я так говорил?
– ткнул он пальцем в последние строки заметки.
– Примерно так.
– Что - примерно? Кто говорил о дикой фантасмагории в России, о гибели большевиков?
– Я понял, что вы. Так поняли все русские люди.
– Русские люди!
– воскликнул Алехин.
– Врете вы, как цепной пес!
– Очень приятный комплимент
– Вот я сейчас пойду к Семенову, он вам пропишет комплимент!
– пригрозил Алехин.
– Семенова нет, есть Чебышев, - все еще стараясь сдерживаться, заметил Заливной и вдруг не сдержался и закричал:- Идите! Жалуйтесь! Знаете, господин Алехини, - процедил он сквозь зубы, - вы-то нам давно уже известны! Русские люди! А где вы были, когда наши русские люди погибали в войсках Врангеля, Колчака?! Где?! В Коминтерне работали, в Угрозыске, помогали большевикам ловить бандитов. А бандиты-то эти были чаще всего именно наши русские люди. Эх вы… чемпион мира!
– Хотите и вашим и нашим, одной, простите, на двух стульях сидеть. Не удастся!
– Это не ваше дело!
– Нет, мое дело. Кстати, я читал советские журналы - вы и туда пишете. Кое-кто все еще до сих пор считает вас там своим. «Алехин уехал ненадолго. Побьет Капабланку и вернется». Попробуйте теперь!
Последние слова Алехин услышал, когда открывал дверь в комнату редактора. Из-за стола навстречу ему поднялся грузный Чобышев. С протянутой рукой он шел к Алехину, не спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих глаз.
– Здравствуйте!
– Алехин пожал протянутую ему толстую влажную руку бывшего прокурора.
– Я к вам с жалобой: ваш репортер умышленно исказил мою речь в Русском клубе.
– Это плохо, плохо, - успокаивал пришедшего Чебышев.
– Присядьте, пожалуйста, - указал он Алехину на кресло, сам снова устраиваясь за письменный стол.
– Так что же произошло?
– подчеркнуто спокойно спросил он Алехина.
– Вот здесь написано о фантасмагории и прочем, - протянул Алехин газету Чебышеву.
– Это же не я, а вы говорили!
– Я?
– протянул Чебышев.
– А в вашей речи разве ничего подобного не было?
– Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.
– А насчет грозных сил? Помните?
– Ну, это было, но тут такое наплетено?!
– Дорогой Александр Александрович!
– назидательно произнес Чебышев.
– Вы знаете принцип порядочной газеты: если в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка правильна.
– Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извините!
– развел руками Алехин. Он вынул портсигар и нервными движениями зажег сигарету.
– А что вас, собственно, беспокоит?
– спросил Чебышев после небольшой паузы.
– В Париже это только прибавило вам авторитета.
– Да, но ведь эта заметка ложь, неправда!
– продолжал настаивать Алехин.
– Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!
– Кому?
– Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским людям, лишенным родины. Это политика.
– Я ие хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!
– Мелкую?!
– посмотрел в глаза Алехину Чебышев.
– Так знайте: эта политика кормит двести тысяч эмигрантов во Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.