БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
Флор был в отличном настроении. Жизнь ему улыбалась, он был молод, здоров, в самом расцвете шахматных сил. Прославленный гроссмейстер был изысканно одет: темно-серый костюм из тяжелого английского материала складно сидел на его маленькой фигурке, искусно завязанный красный галстук выделялся на фоне белоснежной крахмальной сорочки. «Видно, сорочка оттуда, где висит реклама», - подумал Алехин и невольно посмотрел на ноги Флора. Новые ботинки «Батя», казалось, только сейчас были получены из магазина.
Алехин заказал чашку кофе.
– Ты когда едешь в Москву?
– спросил
– Послезавтра утром.
– Сколько партий вы будете играть с Ботвинником?
– Двенадцать. Потом сеансы одновременной игры в Москве, в Ленинграде.
– Ну, это понятно, - кивнул Алехин.
– Ты смотрел партии Ботвинника?
– спросил Флор.
– Да. Очень хороший шахматист. Много знает, отлично понимает позицию.
– Он особенно страшен в дебютах. Я решил быть с ним осторожным в начальной стадии.
– У них там есть еще один интересный шахматист - Рюмин. Николай Рюмин. Мне очень нравятся его партии, - сказал Алехин.
– Да, - согласился Флор.
– Смелый, темпераментный. Только он очень болен. Туберкулез.
Разговаривая о шахматах, о далеких советских мастерах, Алехин терзался мыслью о том, как бы удобнее приступить к тому главному, что мучило его последние дни, ради чего он устроил это свидание с Флором в «Амбассадоре». Наконец он решился.
– Ты когда пойдешь в советское посольство?
– спросил он Флора, стараясь не глядеть ему в глаза.
– Завтра в одиннадцать. Ильин-Женевский сказал, виза будет готова. Знаешь что: поедем в Москву вдвоем. Ты будешь играть с Ботвинником, я - с Рюминым.
Неожиданная мысль показалась Флору остроумной, и он раскатисто засмеялся, но, взглянув на Алехина, сразу прекратил смех. Выражение лица собеседника подсказало ему, что тому совсем не до шуток. Он и раньше не раз подмечал, как серьезен становился Алехин, едва речь заходила о его родине. В голубых глазах русского чемпиона в таких случаях появлялась трудно скрываемая болезненная тоска.
– Я как раз хотел просить тебя, - вымолвил Алехин, и по его тону Флор понял, что разговор будет о чем-то очень важном. Алехину трудно было начать говорить, но, решившись, он объяснил все четко и твердо, как излагают хорошо обдуманное, давно решенное.
Смысл просьбы был несложен: когда Флор будет в посольстве, не смог бы он спросить у Женевского, когда он может принять Алехина?
– Я хочу с ним говорить. Если спросит, о чем, скрывать ненужно. Хочу поехать в Москву. Пусть назначит любой день и час встречи. Если ему неудобно говорить со мной в посольстве, пусть скажет, где я должен его ждать.
– А не лучше ли тебе самому позвонить в посольство?
– предложил Флор.
– Ты же знаком с ним, играл в Москве.
– Вот поэтому-то и неудобно. Я уже думал об этом, - сказал Алехин.
– Может создаться впечатление, что я использую свое шахматное знакомство с Женевским. Лучше попроси ты.
На следующий день пополудни в том же кафе Алехин с нетерпением ожидал Флора. Народу в кафе было мало, Алехин сидел за столиком, глубоко задумавшись. Ему вспомнились далекие годы революции, голодовка в Москве, первый чемпионат Советской России. Мысленно представил
И вот теперь именно от него зависит, удастся Алехину поехать в Москву или нет. Несколько лет уже работает Женевский посланником Советского Союза в Праге, это именно он организовал поездку Флора на матч с Ботвинником. Женевский сейчас важная фигура, он многое может сделать, если, конечно, захочет. «А почему бы ему не захотеть?
– спрашивал сам себя Алехин.
– Что он может иметь против меня?» II все-таки ему казался странным один факт: шахматный мастер, столь любящий шахматы, ни разу не был в Праге ни на одном выступлении чемпиона мира.
Флор задерживался, и это заставляло Алехина нервничать. Он даже заказал двойную порцию сливовицы. «Пригодится чешская водка, - с горькой усмешкой сказал он сам себе.
– Если все будет хорошо - выпью с радости, если плохо - выпью с горя».
Почему-то Алехин был уверен в успехе похода Флора; очень уж умеет очаровывать людей этот маленький посланник, природное остроумие и мягкость невольно располагают к нему того, к кому он обращается с просьбой. Вот войдет он сейчас в кафе, улыбнется и еще в дверях воскликнет: «Поехали, доктор! Все в порядке! Кого выбираешь: Ботвинника или Рюмина?» Сядут они в поезд, поедут через Негорелое, Минск, прибудут в Москву. Поедут в Ленинград. Увидит Алехин родные места, встретит близких, друзей. И кончится эта мука одиночества, вновь обретет он родину, тысячи и миллионы сторонников; отдохнет на покое его уставшее, истомившееся сердце. Не в силах справиться с волнением, Алехин до прихода Флора выпил обе заготовленные рюмки сливовицы.
Но вот в дверях показался чешский гроссмейстер. Уже по выражению лица его Алехин понял: миссия Флора кончилась неудачно. Еще не слыша ни одного слова, опечаленный чемпион понял: только что построенный им воздушный замок мигом рассыпался, как карточный домик.
– Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, разрешить его можно только в Москве, - коротко изложил Флор итог своего визита.
– Да, хорошо, - вымолвил Алехин, и его рука автоматически потянулась к пустой рюмке сливовицы.
– Ну, а как твои дела?
– умышленно сменил тему разговора Алехин, стараясь сохранять безразличный вид.
– Получил визу?
– Все сделано. Можно ехать, - сообщил Флор.
– Ты придешь меня провожать?
– А кто будет на вокзале?
– Брат, знакомые шахматисты.
– А из советского посольства кто-нибудь будет?
– Обещал прийти Ильин-Женевский.
– Тогда я не приду!
– воскликнул Алехин.
– Почему?
– Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все же как-то с ним встретиться.
– Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания. Алехин подумал несколько секунд, потом решительно заявил: