БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
– Я решил экономить голландские деньги, - улыбнулся Алехин.
– Я смотрю: вы прямо из монастыря!
– радостно воскликнул Цитерштейн.
– А он и действительно из монастыря!
– засмеялся Эйве.
– Приехал вместе с монахинями.
– Но это монахини - голландские, - продолжил шутку Алехин.
– Они всю дорогу молились за успех Эйве.
– А где же ваш кот?
– опросил, улыбаясь, «Пикет.
– Остался дома. Ловит мышей.
– Писали, вы хотели привезти с собой корову. Это правда, доктор?
– спросил Цитерштейн.
–
– развел руками Алехин.
– Мы же в Голландии!
Группа репортеров терпеливо ждала, когда организаторы отпустят приезжего. Пока искали и грузили багаж, тут же на перроне завязалась беседа. Уже по тону хозяев, по первым вопросам корреспондентов Алехин понял, что теперь голландцы будут с ним разговаривать совсем по-иному, не так, как два года назад. При каждом удобном случае ему давали понять, что время прежних претензий прошло, что теперь владыка - Эйве. Алехина обрадовало то, что все эти изменения совсем его не трогали: он успешно выдержал первую проверку готовности своей нервной системы к трудному испытанию.
– Как ваше самочувствие?
– вежливо начал беседу один из корреспондентов.
– Великолепное!
– ответил Алехин.
– Я даже не могу себе представить, что можно находиться в лучшем физическом состоянии.
– Писали, вы поправились на двадцать пять фунтов. Это правда?
– У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой вес больше всего беспокоит знатоков, - отшутился Алехин.
– Вам нравится играть в Голландии?
– задал хитрый вопрос низенький репортер, запомнившийся Алехину еще с прошлого матча.
– Это замечательно, что в Голландии так любят и пропагандируют шахматы, - уклонился от прямого ответа гость.
– Что вы можете сказать о своей спортивной форме?
– Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме, как и перед матчем с Капабланкой десять лет назад.
– Это уже угроза!
– Вмешался в разговор Эйве.
– Вы меня пугаете!
– Почему, - удивился Алехин.
– Такой формы было достаточно для Капабланки, но неизвестно, хватит ли для доктора Эйве.
– Благодарю за комплимент, - поклонился Эйве.
– Я вижу, у вас хорошее настроение, вы будете опасны в матче.
– Я уже достаточно натворил в плохом настроении, - заметил Алехин.
Небольшую паузу прервал третий корреспондент:
– Будьте любезны, господин Алехин, скажите, кто будет вашим секундантом в матче?
– Эрих Элисказес.
– Он мастер?
– Очень жаль, что вы не знаете Элисказеса. Это гроссмейстер и очень хороший человек.
– Вы не помните ваш общий счет встреч с Максом Эйве?
– Помню. Всего мы сыграли пятьдесят партий. По четырнадцати каждый выиграл, остальные ничьи.
– Так что битва будет острая. Алехин ничего не ответил на это замечание.
– Что можно передать голландским шахматистам?
– Я желаю им наилучших успехов. Скажите, что мы с доктором Эйве постараемся порадовать их интересными, содержательными партиями.
Беседу с репортерами перебил Ван-Гартен.
– Доктор, это все
– показал он на чемоданы, которые вез на тележке носильщик.
– Возможно, - ответил Алехин.
– Я должен быть начеку. Мне известно, что доктор Эйве привез из Земмеринга от Грюнфельда два чемодана новых вариантов.
– У вас отлично поставлена разведка!
– засмеялся Эйве.
– На войне, как на войне, - серьезно произнес Алехин. Когда Алехин и встречающие выходили с перрона, к гостю подошел тихий молодой человек в темно-синем костюме и сказал по-русски:
– Я из советского телеграфного агентства. Можно задать вам два вопроса?
– Пожалуйста!
– Алехин отвел его немного в сторону.
– Что можно передать от вас советским; шахматистам о предстоящем матче?
– Скажите, решат два фактора: мое физическое состояние и теоретическая подготовленность.
– Ну, физическое состояние у вас, слава богу, отличное, - улыбнулся молодой человек.
– А как с теоретической подготовкой?
– Мне кажется, она будет достаточной. Напишите, что я тщательно изучаю книги и статьи, выходящие в СССР, и извлекаю из них не только отдельные ходы, но общие идеи и замыслы. В последнем номере шахматной газеты я прочел статью Белавенца и Юдовича о достижениях советских мастеров в области дебютов. Я нашел, что авторы даже слишком скромны.
– Можно передать от вас привет?
– Я заранее поздравляю советских шахматистов с двадцатой годовщиной Октября. Передайте им, что я буду сражаться в матч-реванше, как никогда в жизни!
«Вечная история: как что-нибудь не так, всегда у них виноват Ван-Гартен. Кто же мог предположить, что концертный зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика, видите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а для шахмат плохо. Кто ни пройдет по залу, отдается, как в горах эхо.
– А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные ковры, а где их сейчас возьмешь? Опять Эйве нервничает, который раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает, уже больше получаса. И всего только над шестым ходом! Наверное, Алехин придумал какую-нибудь хитрую штуковину. А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славянской защите, дебюте, изъезженном вдоль и поперек в двух матчах!»
Ван-Гартен стоял на краю сцеиы и жестами умолял зрителей оставаться на местах. Он даже кивал головой наиболее непоседливым; не мешайте Максу. А Эйве все еще раздумывал над ходом. Он нервничал: с шумом передвигал под столом длинные ноги, меняя позу, облокачиваясь то на правую, то на левую руку. «Чего ему нервничать, - подумал Ван-Гартен, - дела идут отлично: после пяти партий - очко перевеса. Уже первая встреча - первая победа. Говорят, Эйве в первый день помог какой-то новый ход».
– Вы хорошо сыграли конем на е-четыре, - сказал тогда Алехин противнику, запечатывая конверт при откладывании партии.