Белые и синие
Шрифт:
Шарль выдал свое присутствие каким-то шорохом; у Пишегрю были быстрый взгляд и чуткое ухо человека, чья жизнь зачастую зависит от хорошего слуха и зоркого зрения.
Он резко поднял голову и пристально посмотрел на вошедшего своими большими глазами, доброжелательное выражение которых придало мальчику смелости.
Шарль переступил порог и, поклонившись, вручил ему письмо.
— Гражданину генералу Пишегрю, — сказал он.
— Значит, ты меня узнал? — спросил генерал.
— Тотчас же, генерал.
— Но ты же никогда меня не видел.
— Мой
Тем временем Пишегрю распечатал письмо.
— Как! — воскликнул он, — ты сын моего храброго дорогого друга?.. Мальчик не дал ему договорить.
— Да, гражданин генерал, — промолвил он.
— Он пишет, что отдает тебя в мое распоряжение.
— Остается выяснить, принимаете ли вы этот подарок.
— Как ты думаешь, что мне с тобой делать?
— Что пожелаете.
— По совести, я не могу сделать из тебя солдата: ты слишком молод и слаб.
— Генерал, счастье так скоро вас увидеть выпало мне нечаянно. Отец дал мне письмо для другого своего друга, который должен был держать меня в Страсбуре по меньшей мере год, обучая греческому.
— Это, часом, не Евлогий Шнейдер? — со смехом спросил Пишегрю.
— Именно так.
— Ну и что?
— Так вот, он был вчера арестован.
— По какому приказу?
— По приказу Сен-Жюста, и его отправили в Париж, чтобы предать суду Революционного трибунала.
— В таком случае, это еще один человек, с которым ты можешь навсегда распрощаться. И как же это произошло?
Шарль рассказал ему историю мадемуазель де Брён от начала до конца. Пишегрю выслушал юношу с величайшим интересом.
— В самом деле, — сказал он, — есть создания, позорящие человечество. Сен-Жюст поступил правильно. А ты ничем не запятнал себя посреди всей этой грязи?
— О! — воскликнул Шарль, преисполненный гордости оттого, что в свои годы стал участником бурных событий, — я был в тюрьме, когда все это случилось.
— Как в тюрьме?
— Да, меня арестовали накануне.
— Уже дошло до того, что арестовывают детей?
— Именно это и привело Сен-Жюста в страшную ярость.
— За что же тебя арестовали?
— За то, что я предупредил двух депутатов из Безансона, которые подвергались опасности, оставаясь в Страсбуре.
— Дюмона и Баллю?
— Именно их.
— Они здесь, в моем штабе, ты их увидишь.
— Я полагал, что они вернулись в Безансон.
— По дороге они передумали. Ах, так это тебе они обязаны предостережением, что, вероятно, спасло им жизнь?
— Кажется, я был не прав, — сказал мальчик, опуская глаза.
— Не прав! Кто же тебе сказал, что ты был не прав, совершив благородный поступок, который спас жизнь твоих ближних?
— Сен-Жюст! Но он добавил, что прощает меня, потому что жалость — чувство, присущее только детям, а себя привел в пример: в то же утро он приказал расстрелять своего лучшего друга.
Лицо Пишегрю омрачилось.
— Это правда, — сказал он, — его поступок обсуждался в армии, и я даже должен отметить, что, как бы его ни расценивали, этот пример оказал положительное воздействие
— Итак, генерал, возвращаясь к письму моего отца…
— Решено, ты остаешься с нами; я назначаю тебя секретарем штаба. Ты умеешь ездить верхом?
— Генерал, я должен признаться, что далеко не силен в верховой езде.
— Научишься. Ты пришел пешком?
— Да, сюда из Бишвиллера.
— А от Страсбург до Бишвиллера?
— Я приехал в двуколке с госпожой Тейч.
— Хозяйкой гостиницы «У фонаря»?
— И со старшим сержантом Пьером Ожеро.
— А кой черт угораздил тебя познакомиться с этим грубияном Пьером Ожеро?
— Он был учителем фехтования Эжена Богарне.
— Сына генерала Богарне?
— Да.
— Этот генерал тоже расплатится на эшафоте за свои победы, — сказал Пишегрю со вздохом, — кое-кто считает, что пули убивают недостаточно быстро. Ну, бедный мальчик, ты, должно быть, умираешь с голоду?
— О нет, — сказал Шарль, — я только что видел зрелище, лишившее меня аппетита.
— Что же ты видел?
— Я видел, как расстреляли одного бедного эмигранта из наших краев, которого вы, вероятно, знаете.
— Графа де Сент-Эрмин?
— Да.
— Они отрубили голову его отцу восемь месяцев тому назад, а сегодня расстреляли сына; осталось еще два брата.
Пишегрю пожал плечами.
— Почему бы им не расстрелять всех сразу? — продолжал он. — Ведь дойдет очередь до каждого члена семьи. Ты когда-нибудь видел, как казнят на гильотине?
— Нет.
— Ну, так завтра, если это тебя позабавит, можешь доставить себе удовольствие увидеть это: к нам прибыла партия осужденных из двадцати двух человек. Кого там только нет — от высших офицерских чинов до конюхов! Теперь займемся твоим устройством; это не отнимет много времени.
Он показал мальчику матрац, лежавший на полу.
— Вот моя постель, — пояснил он. Затем он указал на другой матрац.
— А это, — продолжал он, — постель гражданина Реньяка, старшего штабного писаря.
Он позвонил, и тотчас же появился вестовой.
— Еще один матрац! — приказал генерал. Пять минут спустя вестовой вернулся. Пишегрю указал ему рукой, где расстелить матрац.
— А вот и твоя постель, — сказал он. Затем он открыл шкаф со словами:
— Это твой шкаф, никто не будет туда ничего класть, и ты ничего не клади в чужие шкафы; вещей у тебя немного, и я надеюсь, что ты здесь все уместишь. Если у тебя есть что-то ценное, носи это при себе, так надежнее всего, но не потому, что тебя могут ограбить: когда будет дан сигнал немедленно выступать в поход — то ли для наступления, то ли для отступления, — ты рискуешь позабыть о своем добре.