"Белые линии"

Шулиг Р.

— Если ты скрыл от меня, что тебе выделили квартиру от фабрики, то ты мог скрыть от меня и женщину, которая, может быть, уже там живет!

— Ты совсем с ума сошла!

— Может, тебе будет с ней лучше, — всхлипнула Бланка. — Она будет тебя понимать... родит тебе... здоровых детей...

— Опять вы завелись, ненормальные! Нет, я этого слушать не желаю! — не вытерпел Свобода, взял кепку и вышел на улицу.

— Ведь это же все бессмыслица, — пытался Карел успокоить свою жену. — Я ведь хочу только одного: начать снова. Слышишь? Начать все сначала и лучше. Жить и драться за лучшую жизнь. Бежать из этой гнилой дыры, пока я здесь совсем не спятил!

— Ну и беги!

—

Но ты же пойдешь со мной?

— Нет!

— Бланка!

— Нет, то, что испорчено, надо исправлять здесь, на месте.

— Я тебя предупреждаю! — снова перешел на крик Карел. — Я больше так не могу, и если ты со мной не пойдешь, я уйду один.

— Иди. Хоть сейчас! — выпалила Бланка.

Она выскочила из кухни и через минуту появилась с периной в руках. Швырнула ее Карелу на колени и, не помня себя, бросила ему в лицо:

— Топай отсюда! И перину захвати, чтобы духу твоего не осталось в моей постели!

Карел, белый как мел, встал, взял перину и шагнул в горницу, громко захлопнув за собой дверь. Бланка опустилась на стул и заплакала.

Неожиданно за ее спиной, в прихожей, стукнула дверь. Бланка проглотила слезы, вытерла рукой покрасневшие щеки и сдавленным от плача голосом спросила, не оборачиваясь:

— Это вы, папа? Вы вернулись? Если у вас нет денег на пиво, возьмите в буфете!

Но ей никто не ответил. Тишина была такая странная, что это заставило ее повернуть опухшее от слез лицо.

Она застыла, не в силах даже вскрикнуть.

В дверях стояли двое незнакомых мужчин в черных резиновых плащах и с черными повязками на лице. В руках их были пистолеты. Один из них спросил приглушенным голосом:

— Где твой муж, отвечай быстро!

Бланка встала и прижалась всем телом к двери в соседнюю комнату, куда минуту назад вышел Карел.

— Зачем он вам нужен? — вырвалось у нее. — Я не знаю...

Один из незнакомцев понял, почему она подошла к двери и закрыла ее своим телом. Он направил на Бланку пистолет:

— Лжешь. Прочь с дороги!

Бланка запричитала:

— Ведь он добрый человек! Что он вам сделал плохого?

Мужчины бросились к ней, пытаясь оторвать ее от двери.

Бланка отчаянно сопротивлялась.

— Его нет дома! Говорю вам, его нет дома!.. Нет...

В этот момент дверь за ее спиной открылась, и в кухню ворвался Карел с охотничьим ружьем в руках, нацеленным на незваных ночных посетителей.

— Так проходите, если вы пришли ко мне!..

И Карел выстрелил.

Один из мужчин закричал, дробь, видно, попала ему в плечо, и бросился наутек. Второй впопыхах успел дважды выстрелить не целясь и через секунду тоже исчез за дверью. Снаружи еще некоторое время доносился их топот, потом вновь установилась тишина.

С минуту Карел и Бланка стояли неподвижно.

Все, что произошло, было настолько невероятным, что показалось им кошмарным сном, горячечным бредом.

Карел подскочил к Бланке и так крепко обнял, что почувствовал, как стучит в груди ее испуганное сердце.

— С тобой ничего не случилось, Бланка? — спросил с тревогой и повернул к себе лицо жены. Глаза Бланки все еще были наполнены страхом. — Боже мой, ну скажи же что-нибудь! С тобой ведь ничего не случилось, правда?

Бланка покоилась в его объятиях, как неживая кукла, она была не в состоянии вымолвить ни слова и только покачала головой. Но в глубине ее души возникло чувство блаженства.

5

Планицкий священник и пан управляющий Томан были большими друзьями. Им совсем не мешало, что они исповедовали разную веру: пан священник свою пресловутую религиозную, в господа бога, а Томан — рабочую,

большевистскую. Хотя иногда они и спорили, отстаивая свои взгляды, но спор их никогда не перерастал в неразрешимый конфликт, который не допускал бы компромиссов. Возраст научил священника терпимо относиться к мнениям других людей. Он давно уже не был тем молодым, страстным проповедником, который когда-то громогласно обращался к людям с церковной кафедры, вдалбливая им под угрозой вечного проклятия божественные истины. Долгие годы, проведенные в сельском костеле, научили его любезности, пониманию человеческих слабостей, сознанию того, что жизнь справедлива, прекрасна и божественна, такая, какая она есть, со всеми ее ошибками, прегрешениями п заблуждениями.

И теперь на научные аргументы Томана священник отвечал с любезной улыбкой: недостаток образования влечет за собой неверие в бога, а вот высокообразованность и развитие науки неминуемо приведут к пониманию высшей истины... Когда вы познаете все, что можно познать, только тогда вы осознаете, как все-таки непознаваем без бога этот мир... Когда вы взглянете на мир с высоты достигнутого, то у вас захватит дух от сознания того, как много вы еще не знаете, и вы с уважением склоните голову перед тем, кто создал этот непостижимый божественный порядок и кто, наделенный божественной мудростью, будет всегда знать больше, чем вы...

После сентенций подобного рода Томан предпочитал отвечать, что он уважает религиозные убеждения священника и спорить с ним не собирается. Хотя нетрудно было догадаться, что у него попросту нет аргументов, чтобы опровергнуть подобные утверждения. Мысленно он допускал, что священник образованнее его, а поэтому в дискуссии бывает более тонким, изощренным, хитрым. В конце концов, у священника и времени на чтение больше, чем у него, Томана.

Обязанности не слишком обременяли священника, поэтому он почти целыми днями мог заниматься любимыми делами — своим садом и чтением книг, в то время как управляющий и днем, и вечером должен был много времени отдавать школе, детям, подготовке к занятиям, любительскому хору, партийной работе. На книги и газеты ему оставалось только позднее ночное время. Томан завидовал также богатой библиотеке священника, в которой были собраны все наиболее значительные произведения из чешской и мировой литературы — и не только это. В ней были также философские сочинения и энциклопедические словари, в которых можно было найти почти все из всех областей человеческого знания. Томан одалживал у него эти книги, но зачастую вынужден был с чувством внутренней неудовлетворенности возвращать их недочитанными, потому что не в силах был преодолеть усталость и вчитаться, например, в «Доктора Фауста» Манна, о котором священник так вдохновенно и взволнованно рассказывал. Однако священник никогда не показывал своего превосходства в образовании, наоборот, стоило ему почувствовать, что учитель слаб в той или иной области, как он тут же тактично и мягко переводил разговор на другую тему, с которой Томан был, так сказать, на «ты», например на древнюю чешскую литературу, которую оба они так любили.

Они, собственно, были двумя единственными образованными людьми в деревне и, естественно, не могли чураться друг друга. Наоборот, они взаимно нуждались друг в друге. Томан созывал собрания, проводил всевозможные мероприятия в те дни, когда не было церковных служб и религиозных праздников, а священник, со своей стороны, никогда не выступал против этих мероприятий, не настраивал людей не принимать в них участие, больше того, люди неоднократно слышали от него слова одобрения по поводу каких-либо начинаний местных властей.