Белые лодьи
Шрифт:
С главной улицы Клуд и Дубыня свернули на поперечную, пересекающую ее под прямым углом, как, впрочем, все улицы города, проложенные по проекту выдающегося древнегреческого архитектора и скульптора Скопаса, жившего и работавшего в Херсонесе.
Скоро они достигли двухэтажного дома. Внизу располагалась обыкновенная таверна под названием «Прекрасная гавань», вверху находились комнаты свиданий для посетителей. Во дворе сидели и прохаживались продажные женщины, насурмленные и убеленные, отчего походившие друг на друга, как куклы. Когда в храмах шла служба, ни один владелец лупанара по постановлению комиции [48] своих обитательниц не мог выпускать на улицу под страхом выплаты огромного штрафа. Но постановление —
48
Комиция — народное собрание.
Хозяином «Прекрасной гавани» являлся хазарин Асаф, иудей по вероисповеданию, худой, с крючковатым носом, начитанный, грамотный, хорошо знающий Талмуд и Библию, читающий и пишущий на хазарском и греческом. До того как осесть в Херсонесе владельцем лупанара, жизнь его была полна приключений — из простых степняков он сумел подняться до начальника тысячи в войске кагана, а после перенесения столицы хазар в Итиль, находящийся в устье реки Волги, когда старую, в предгорьях Кавказа, — Семендер — захватили арабы, Асаф уже находился при дворе и возглавлял конную гвардию.
Там он встречался с мудрецами — астрономами, философами, писателями, математиками, — Асаф не принадлежал в полном смысле слова к людям, поклонявшимся только богу войны; его пытливый ум жаждал познаний, и возможность их приобретения теперь ему представилась сполна. Отец его, бедный воин, кланялся идолам, как, впрочем, почти все простые хазары. Асаф, став тысячником, должен был принять какую-то веру. Он, как многие начальники, избрал иудейскую.
Вообще-то, в окружении кагана находились и такие, которые верили по своему усмотрению, — среди них можно встретить и христиан, и магометан. Сам каган принимал веру дважды — в двенадцатилетнем возрасте, когда арабы не только захватили Семендер, но и посягали на обширную территорию Хазарского каганата, он срочно принял ислам, сменив его на иудейство своего отца, деда, прадеда и прапрадеда царя Булана, бывшего идолопоклонника, принявшего Талмуд из рук хитрого раввина Исаака Сангари, изгнанного из Византии в начале восьмого века императором Львом III Исаврийским. А когда опасность миновала, каган Завулон — так звали главу хазар — снова открыл свою придворную синагогу.
Легкость, с которой в Хазарии обращались с верой вообще, претила Асафу. И как-то он, сидя с одним ученым мужем, сказал:
— Легко Завулон меняет веру… Нехорошо это. — Взглянул на ученого мужа и увидел, как у того глазки вертанулись в сторону. И тогда Асаф подумал: «Быть мне битым…»
И точно, донес эти слова ученый до ушей кагана, и послал Завулон своего начальника конной гвардии во главе небольшого войска против угров, враждебных племен, обитавших в нижнем течении Днепра. В битве с ними Асаф потерпел поражение, попал в плен. Долгое время жил у них, во главе их отрядов ходил на русов, грабил купеческие караваны и потом уже сам в качестве купца приехал в Херсонес и остался в нем. Открыл лупанар, вот уже несколько лет безбедно живет за счет блудниц, всегда желанных людям разной веры — и христианину, и магометанину, и иудею, и язычнику, — плати только денежки… Наведывались к Асафу даже купцы с далекого Китая, которые верят в то, что после смерти душа человека не летит на небо, а переселяется, к примеру, в буйвола, а может переселиться — тьфу, сказать срамно! — в навозную муху или жабу. Смотря по тому, сколько грехов совершил ты при жизни.
Асаф со своими блудницами находился в премилых отношениях — давал им возможность заработать, и каждая могла в обмен на накопленные деньги получить свободу. Может быть, поэтому они, купленные на торжище, не обижались на Асафа за то, что он использовал их таким
В лупанаре находились и русские, и хазарские, и печенежские, и арабские женщины, были и аланки. Верили они в одного бога — свободу. Этим и жили. Некоторые дурочки даже верили в любовь, в счастье; что придет хороший богатый человек, сжалится над какой-нибудь из них, заплатит хозяину и возьмет в жены… Такие не приходили. Но молодые продолжали надеяться и ждать…
Постарше, а все они уже были отъявленные плутовки, в свободное от работы время любили порассуждать с грамотным хозяином о жизни, о судьбе, о звездах, о заморских чудесах, о вере. На тему о вере — охотно, особенно в часы, когда начиналась церковная служба и когда хозяин запирал их в доме.
Самая бойкая из всех — сарацинка Малика, такая же крутобедрая, с узкой талией, как танцовщицы на настенных росписях в терме Сулеймана, знавшая всю подноготную жизни своего хозяина, спрашивала, кокетливо выгибая насурмленную бровь:
— Дядя Асаф, а почему вы, хазарин, приняли иудейскую веру, а не христианскую или магометанскую?..
Владелец «Прекрасной гавани» велел своим блудницам постарше называть себя «дядей», а молодым — «папашкой».
Умный хазарин прищуривал глаз, показывая в улыбке еще ровные, сохранившиеся для его возраста зубы (Асафу шел седьмой десяток):
— Дорогая Малика, ты знаешь, что я тебя люблю. И скоро, наверное, отпущу тебя на волю…
При этих словах Малика фыркала и говорила:
— Дядя Асаф, я слышала это еще тогда, когда называла вас папашкой…
Хазарин, будто не слыша Малику, продолжал:
— Скажу, почему я принял иудейскую веру… Но давайте начнем с того, почему я не христианин. Во-первых, если бы я исповедовал Христову веру, то не мог бы содержать вас, мои куропатки… Что такое христианство?.. Когда я состоял начальником конной гвардии у кагана, на эту тему любил говорить с мудрецом из Византии. Много хорошего в этой вере, но слишком она долготерпима, добра и милосердна, она говорит о высшем предназначении человека, поэтому верит в воскрешение его плоти, и учтите, милочки мои, плоти праведников вместе с их душами… А разве праведен человек?! Как сказал в Библии Бог Адаму: «Проклята земля в делах твоих, при творении же все было добро зело». Вот и искупает он свои грехи на этом свете, а то призовет Господь Бог на Суд, и что тогда ему скажешь… Всемирный Судья меня бы обязательно спросил: «Асаф, торговал людской плотью?» «Торговал, — ответил бы, — не отрицаю». А как отринешь, когда он, этот Судья, все про тебя знает… «Иди, — скажет, — Асаф, в ад огненный».
Магометанство даже, пожалуй, построже будет, оковы этой веры для человека при жизни куда тяжелее: то нельзя, то не моги, твори пятикратную молитву каждый день, соблюдай тридцатидневный пост месяца рамадана, плати налог закят, ушер, совершай паломничество в Мекку…
Вот и принял я иудейство. И особенно чту веру саддукейской секты. Очень она мне пришлась по сердцу. В Бога они тоже верят, но в такого, который человеку все позволяет, и никакого он влияния на человеческие деяния не оказывает — ни на добрые, ни на злые. Сам человек волен избирать свои деяния и не надеяться на воскрешение из мертвых, следовательно, его и на Суд никто вызывать не будет. Организатор этой секты Саддок учил, что нас не ожидает никакое вознаграждение за гробом, следует заботиться самому о своем земном благополучии… Сам Саддок был богатый человек, любил хорошо пожить… Саддукеи, ну и я, конечно, вместе с ними, стоят на древней, библейской точке зрения: «Смотри, предлагаю тебе ныне жизнь и добро, и смерть, и зло… Избери же жизнь, дабы был жив ты и потомство твое…»
Вот так говорил владелец лупанара, а блудницы ему внимали.
Самая молоденькая из них, тоненькая, как тростинка, с длинными ногами и высокой грудью аланка, преданно заглядывая в глаза хозяину, мило проговорила:
— Папашка Асаф, а вы очень и очень умный человек…
— Дай Бог тебе здоровья, моя птичка, и богатых красивых клиентов.
И тут в поле зрения обитательниц лупанара попались Дубыня и Доброслав. Кожух у Дубыни был накинут на голое тело, из-под которого виднелась заросшая черными волосами грудь.