Белые лодьи
Шрифт:
Хазарин кивнул. Тут на миг мелькнула в его голове отчаянная мысль, но хазарин поборол ее, потому что снова перед глазами возникла могила его дочери… «Нет, нет, спокойно доживу со своими куропатками до конца, предназначенного мне в этой жизни… И довольно. А лупанар мой и правда нуждается в расширении, и действительно нужно купить новых девочек».
Потом Ктесий отозвал в сторону посла:
— Ты мне будешь нужен еще… Поэтому после встречи с вождем постарайся еще до нападения угров на наш караван примкнуть к нам.
— Будет исполнено, капитан.
4
Мы с Константином хорошо продумали путь до столицы хазар Итиля, намереваясь проделать его до наступления
Путь самый лучший и, пожалуй, единственный — это путь русских купцов, который мы так тщательно изучили еще в Константинополе по книгам в патриаршей библиотеке. Ну уж коли он единственный, то и продумывать было нечего, да дело в том, что мы кое-где спрямили его мысленно, внеся при этом свои расчеты и соображения.
Когда наша «Стрела» подняла паруса и стала выходить из Прекрасной Гавани Херсонеса, на берег высыпало множество народа — даже и предположить не могли такого количества. На лицах людей читали столько доброжелательства, такое радушие, в глазах их было столько теплоты, что Константин от такого искреннего к нам отношения прослезился. Все собравшиеся на пристани желали нам доброй дороги и хорошей удачи.
Многим херсонесцам была известна цель нашего путешествия в Хазарию. А любовь их, я считаю, мы завоевали своими неустанными поисками останков святого Климента и подвигом Константина у Священного дуба в Фуллах, уничтожившего его как пристанище Дьявола и сумевшего окрестить сотни язычников.
Среди провожающих мы видели митрополита Георгия и пресвитера храма Двенадцати апостолов отца Владимира, настоятеля церкви святого Созонта, осенявших наш корабль крестным знамением, а рядом с ними стояли с насурмленными бровями и нарумяненными щеками блудницы из лупанара во главе с их владельцем хазарином Асафом и махали нам красными и желтыми лентами — на их жесты охотно откликались наши моряки и велиты, наверняка за время долгого стояния диеры в гавани они хорошо подружились с ними…
Греховен человек, прости его, Господи!
Потом я обратил внимание на очень красивую женщину в хитоне, которая в немой тоске протягивала руки вослед нашей диере. Кому предназначено это последнее выражение неистовой любви?.. Неужели вот ему, язычнику, сложенному, как Аполлон, с добрыми умными глазами? Имя его точно соответствует облику — Доброслав. Да… Именно ему — эти жесты любви и отчаяния… Тоже, видать, язычница, но принявшая нашу веру. Кто она ему? Жена? Не может быть. Тогда сестра? Вспомнил: это она, жена тиуна — управляющего глухими селениями неподалеку от Сурожа, славянка, просила митрополита за брата… А тот привел Доброслава и его друга, назвавшегося Дубыней (странные имена у этих русов!), и просил взять их на корабль… Отец Георгий сказал, что они должны добраться до Константинополя. «Но мы идем в обратную сторону, — возразил я. — И только весной попадем в византийскую столицу…» «Время для них не имеет значения, — ответил митрополит. — Они согласны работать на веслах… И не будут обузой. Просто сейчас в бухтах Херсонеса нет ни одного корабля, который бы доставил их куда им нужно». И когда отец Георгий добавил, что один из них ищет мать, которую угнали в рабство, сердце мое дрогнуло… Я увидел с ними огромного, с волчьими глазами пса, закованного в панцирь, и язычники показали мне, как он умеет драться. Решение взять их с собой во мне укрепилось. «Молодцы сильные, бойцы, и пес многого стоит. Начальнику охраны Зевксидаму верить нельзя, а после Саркела до Итиля нужно добираться пешим ходом… В пути могут возникнуть всякие неожиданности и подстерегать любые опасности. Да, это очень хорошо, что язычники пойдут с нами».
Я сказал обо всем Константину, с моими доводами он согласился: «Надо взять!» Но зато долго упирался капитан Ктесий, ссылаясь да загруженность судна (какая там загруженность!), на лишние рты, но я успокоил его: ведь язычники обещали хорошо заплатить, к тому же предложили для использования свою силу. Ктесий — ни в какую!
Диера стала огибать берег. Херсонес остался слева, белые колонны базилик да и сами они постепенно исчезали из поля зрения… «До новой встречи, непокорный город…» Пошел дождик. Ветер сразу ослаб, мчавшаяся до этого на всех парусах диера приостановила свой бег, и тогда за дело взялись гребцы.
На палубе появился Ктесий и довольно грубо окликнул Доброслава и Дубыню:
— Эй, что вы тут торчите? Спускайтесь вниз и берите в руки весла!
Увидев меня, на миг смутился, а я укоризненно посмотрел ему в глаза, давая понять, что так с нашими подопечными обращаться нельзя. Если же он и дальше будет вести себя подобным образом по отношению к тем, кто не обязан ему подчиняться, пожалуюсь философу. Господи, почему сердца некоторых людей переполнены злобой и ненавистью, а не добром, к которому всегда взыскует Христос, почему у них развито стремление попирать тело и дух человеческий?.. Что плохого сделали тому же Ктесию эти двое?.. Ничего. А откуда такая грубость и неуважение? Потому что они язычники?.. Но Бог призывает нас к терпимости. И мы должны следовать его канонам.
Дождь вскоре перестал, но ветер так и не возобновился — диера продолжала идти на веслах. Время уже перевалило за полдень, солнце припекало, оно давно высушило палубу и обвисшие паруса. Весла мерно гребли воду — в верхнем ряду они были длиннее, тоньше и легче, нежели на нижнем. Внизу в уключинах поворачивались весла намного шире в лопастях и намного толще в обхвате, сюда и рабов подбирали физически крепких и здоровых, их и кормили лучше верхних — мясом и настоящим хлебом.
Мне захотелось увидеть, как справляются с этим трудным делом Доброслав и Дубыня, и я спустился с палубы. Как и предполагал, Ктесий их определил в нижний ярус — они сидели рядом на широкой скамье и старательно, в такт гребцам, налегали на весла. От своих собратьев по труду язычники сейчас отличались лишь тем, что руки их не были прикованы цепями, во всем остальном, оголенные до пояса, они походили на них точь-в-точь. Было видно — гребля Доброславу и Дубыне дается очень тяжело, но они крепились… Увидев меня, Доброслав улыбнулся и кивнул на корму, где, притаившись, лежал пес и умными глазами следил за происходящим.
В белом колпаке надсмотрщик принес в деревянной бадье дымящееся мясо и в корзине хлеб и стал бросать куски прямо на пол возле ног каждого невольника.
Как только будет дана команда обедать, весла на короткое время поднимут из воды, и рабы смогут насытиться. Вскоре она последовала. Я видел, как от каждого куска Доброслав и Дубыня оставили часть своему псу, и тогда я подумал о том, что кормить собаку стану сам. Об этом я и сказал им, и они очень благодарили меня.
Да вот и Самкерш, стоящий на берегу пролива, соединяющего Понт Эвксинский с Меотийским озером. Через пролив видим протянутую цепь, загораживающую кораблям вход. Здесь купцы обычно платят десятину…
Ктесий зычно кричит стражникам:
— От границ Священной Византийской империи наше судно следует по прямому назначению к его светлости кагану Завулону, имеем на то указание всемогущего василевса Михаила!
Капитан сходит на берег, показывает грамоты, цепь убирается, и «Стрела» входит в воды Меотийского озера.
Возле нас с Константином остановился Ктесий и сказал:
— Хазары предупредили, чтобы мы близко не подходили к берегу: там шалит недавно объявившаяся разбойничья шайка, состоящая сплошь из русов. Они подожгли соляные промыслы, чиновников — греков и хазар побросали в огонь, а сами ушли вверх к Танаису…