Белые ночи
Шрифт:
Оборотень приоткрыл пасть и негромко, весомо заворчал, окатив обомлевших от ужаса людей бархатным рыком. Кончики губ медленно приподнялись выше, обнажив клыки на полную длину. Сильное тело напряглось еще больше, под густой шерстью немедленно обрисовались крепкие мышцы, и народ не выдержал — с содроганием принялся отступать назад мелкими шажками, не смея на него даже прямо посмотреть.
Старая Нита всегда говорила, что я умею читать чужие чувства. Умею видеть людскую душу, лишь раз взглянув кому-то в глаза. Что именно поэтому могу потом так точно воспроизвести не только лицо, но и голос, и повадки своего «образца», надевая чужую личину. Думаю, она
За свою недолгую жизнь я видела разные глаза — яркие и смешливые, злые и завистливые, раздраженные, хитрые, лживые и просто равнодушные. Я видела их живыми и умирающими, тусклыми и победно горящими, пустыми и наполненными нескончаемым счастьем, светящимися искренней радостью или, напротив, убитыми горем. Но таких глаз, как у этого оборотня, я до сих пор ни у кого не встречала — чуть раскосые, черные, глубокие, смутно напоминающие страшные глаза оберона, только чуть более человечные и с нереальными золотистыми зрачками. А взгляд…
Я сильно вздрогнула, поймав его на мгновение. Казалось, в нем тесно переплелись друг с другом тоска и глухое отчаяние, неукротимая ярость и странное торжество, бессильная ненависть и обреченное понимание. Злость. Гнев. Бурлящее водоворотом бешенство. Лютое желание отмстить. Едкая горечь. Острое осознание происходящего. А еще — странное презрение к смерти и необъяснимая гордость непобежденного. Да, сейчас он ослаб, потерял много сил, был загнан в тюрьму, из которой не видно выхода. Он страдал от жажды и голода. Он едва мог просто пошевелиться. На его теле сочилось кровью множество ран, оставленных стальными прутьями и коротким жезлом мучителя. Но он не сдался. Не покорился. Не собирался склоняться ни перед кем. А сейчас со странным выражением смотрел на жадную до зрелищ толпу и со злым удовлетворением встречал ее искренний ужас.
Я застыла соляным столбом, не в силах ни отвернуться, ни отвести глаз. Вчера я плохо его рассмотрела: на постоялом дворе было довольно темно и шумно, но сейчас у меня что-то екнуло в груди и болезненно сжалось, потому что звери не умеют так смотреть. Не умеют одним взглядом выразить всю глубину своего отчаяния. Как не умеют стоять в цепях, оставаясь при этом несломленными. И в лицо усмехаться тем, кого считают кровными врагами. Даже оборотни в своем диком обличье так не умеют — для этого они слишком… звери. А странный тигр таким зверем не был. Как не был он кровожадным монстром и безумным чудовищем.
Не знаю, откуда пришло это знание, но во мне вдруг поселилась твердая уверенность в том, что кем бы он ни являлся на самом деле, как бы не выглядел, что бы не натворил и кого бы не ранил, он никогда не носился по роскошным лесам Симпала, гонимый жаждой крови, и никогда не терял разум при виде полной луны. Потому что с такими глазами не преследуют невинную жертву, раздирая ее на части, а потом жадно хрипят, давясь окровавленными кусками, торопясь насытиться и ринуться за следующей. С такими глазами не нападают со спины и не рвут когтями податливое, еще трепещущее тело. Не делают подлостей. Не предают. И не ломают чужую шею только потому, что вдруг не понравилось выражение чьего-то лица. С таким взглядом можно биться только грудь в грудь, глаза в глаза, один на один, скрещивая мечи или сжимая в руках отточенные до остроты бритвы кинжалы. А потом холодно следить за тем, как падает навзничь сраженный недруг и как тускнеют его зрачки в преддверии приближающейся смерти.
Я больше не слышала, о чем громогласно объявлял Ригл. Не видела, как пятятся мимо меня испуганные люди. Не замечала их искаженных лиц,
Я не смогла. Так и стояла посреди площади, словно холодная статуя, неотрывно глядя в узкие золотистые зрачки. Стояла, бледнела, покрывалась холодными мурашками и с содроганием смотрела. Ничего не видя больше, кроме этих странных глаз, и не понимая, что и почему заставляет меня до сих пор оставаться на месте. Он недвижимо стоял тоже. Молчал. Смотрел. И внимательно изучал мое бледное лицо. Лишь когда Ригл, желая успокоить людей, многократно отработанным и тщательно выверенным движением всунул между прутьев свой жезл, оборотень вздрогнул и зашипел от неожиданной боли, на мгновение отвлекшись. Но взгляда моего не потерял. Словно держался за него. А потом плотно сомкнул мощные челюсти, набычился, будто не желая показывать своей слабости, сжался в комок и застыл мрачной черной глыбой внутри тесной клетки. Неподвижный, громадный, свирепый и… все еще непокоренный.
Меня кто-то толкнул, торопясь поскорее выбраться из толчеи, кто-то другой с силой наступил на ногу, чьи-то руки больно дернули за длинную косу, и я внезапно потеряла равновесие. Поспешно взмахнув руками, покачнулась, но, зацепилась за чьи-то плечи и все-таки устояла, выровнялась. Мгновенно пришла в себя. А потом быстро подняла голову и на долгий миг снова замерла: он так и стоял, глядя на меня поверх толпы, судорожно сжимал громадные челюсти, но не издавал ни звука. Кажется, вовсе не чувствовал проклятой палки, от которой на его спине с каждым ударом появлялись все новые и новые раны. Просто стоял и следил своими черными глазами. Даже тогда, когда меня общим потоком отнесло к самому краю площади, а потом затолкало в тесный проулочек, из которого нашелся только один выход. И он вел совсем не туда, куда бы мне сейчас хотелось.
Толпа гудела и взволнованно перешептывалась. Многие охотно бросали деньги в специально отведенный мешочек, который держал в руках один из подручных Ригла. Раздались первые одобрительные выкрики. Зазвенели медяки, пару раз мелькнули даже серебрушки, а потом вроде и золотой проскочил. Кто-то снял с пальца и бросил в благодарность за удивительное зрелище недешевое колечко. Дети восторженно визжали на руках у родителей. Мужчины гордо оглаживали усы, наблюдая за избиением. Женщины бледнели и кусали губы. Но большинство так и не решилось смотреть эту показательную порку до конца, а, пряча глаза и несильно вздрагивая от звуков ударов, стыдливо устремилось прочь. Может, не выдержав кровавого зрелища. А может, не в силах чувствовать на себе пронзительный взгляд упорно молчащего оборотня.
Я вдруг до боли сжала кулаки, мысленно проклиная весь этот день, дурацкую площадь, этот мерзкий запах горелой плоти, что до сих пор комом вставал в горле. Весь этот дрянной город, который сломал мои прежние планы. Чужой смех, что все еще раздавался за спиной. Искаженное ненавистью лицо палача, терзающего запертого в темной клетке, обреченного зверя. Ненавидя в ответ. Пылая гневом и диким бешенством от творящегося там изуверства. Тяжело дыша и с трудом справляясь с собой, с белым от ярости лицом и с прикушенной до крови губой.