Белые одежды
Шрифт:
— Теперь и тебя будут…
— Естественно, — она улыбнулась. — Скажи, ты ради своей тайны заявил, что твердо стоишь на позициях?
— Только ради нее.
— Получилось натурально. Ты умеешь. Так натурально, с силой, что я даже испугалась.
— Леночка! Там же торчал этот… Соглядатай академика Рядно!
— Ты о ком?
— Да о Краснове же! С Тумановой ты дружить? Это же тот, о ком она говорит «мой подлец». Или «сволочь порядочная». Он же все время в ректорате около Варичева да около Касьяна
— Ты вроде наших, заразился. Краснова я не идеализирую. Но ничего такого за ним мы пока не замечали. Он уже полгода у нас… Мы его проверяли, проверяли…
— Полгода! Да вы у Касьяна в кармане все! Я правильно заявил о своей твердости. Еще слабовато, надо было четче. Он уже наверняка доложил Касьяну о моем появлении у вас.
— Ты неправ. Что он, как ты говоришь, отирается, так это, знаешь, был такой святой Себастьян. Он тоже отирался. В стане язычников.
— Это он тебе рассказал?
— Ну да, он. Ну и что?
— Это же он у Тумановой этот исторический пример… Бросил инвалидом и ходит к ней. Деньги клянчит. Ты спроси, где у него стан язычников — у вас или там.
— Спросили уже. Он отвечает: конечно, там. Оснований не верить пока не было.
— Не было? Ничего, появятся еще! Увидите тогда, что такое слепая вера. Вспомните меня.
— Без риска ничего бы не сделалось, — она легко засмеялась и положила руку на его костистое запястье. Поздно вечером он сказал ей:
— Теперь я побегу. По своей тайне.
— Возвращайся поскорей, — она обняла его. — А то я побегу по твоему следу.
Он гибким и очень быстрым — новым для себя — шагом с легкой хромотой проскользнул по улице к мосту, перебежал его, свернул на тропку, что вела к трубам, и еще через три минуты позвонил у темной калитки Стригалева. Хозяин сразу вышел. Приветливо что-то промычал, потащил пить чай.
— Нет, нет, — уперся Федор Иванович. — Вот сюда пойдемте, где чисто, где нет ни стен, ни кустов. Вот сюда.
Они вышли в поле.
— Иван Ильич! Я вас со всей решительностью… предупреждаю, — быстро заговорил Федор Иванович. — Я даже бежал. Я видел у вас Краснова. Он у вас уже полгода! Когда Рядно посылал меня к вам, он говорил, что в институте есть подпольное кубло. Откуда мог узнать? Он хвалил мне Краснова!
— Если бы Краснов нас продал, нас давно бы… — перебил Стригалев. — Рядно не имеет в руках фактов.
— Он говорил, что Краснов у него свой!
— Мы все у него были свои. Кроме двух-трех… Открытых несвоих он давно…
— Он же страшная личность! Весь кривой… Он же родителей. Отца и мать родных… Он Бревешков!
— Да, я слышал об этой истории.
Федор Иванович чувствовал, что простые ответы Ивана Ильича, а главное, его спокойная позиция — все это действует на него. Тревога его не то, чтобы оседала — в ней исчезала убеждающая сила.
— Как
— У Тумановой мы встречались. Там обстановка была… благоприятная… Вот мы и присмотрелись. Я вижу, вы сами не очень уверены. Уже остыли…
— Это грохот мыслей заглушил.
— О чем вы?
— Есть такая штука. Отдаленный голос. Если привыкнешь его слушать…
— Это что — теория?
— Скорее, практика. Наблюдение. Факт.
— Вы не беспокойтесь, Федор Иванович. Мы подпустили его к себе не сразу.
— Вот спросите у Тумановой, чья была инициатива. Пусть вспомнит.
— Видите, если я начну сейчас принимать меры, никто мне не поверит. Но я чувствую, здесь чем-то пахнет. — Стригалев смотрел в сторону, ерошил волосы. — В общем, будем присматриваться…
На следующий день Федор Иванович и Лена пошли на работу порознь. Так решили оба. Тайна Федора Ивановича и ее тайна требовали этого. «Святой Себастьян… — шептал Федор Иванович, шагая. — Пролез! Ух ты какая, оказывается, тварь!»
Все же шевелились и сомнения. Ведь могло быть и так, что Краснов познакомился с фактами настоящей науки, почувствовал вкус к истине и перешел в этот лагерь. Такие факты, как этот фильм, кого хочешь убедят. И если человек что-нибудь соображает, он должен бы понять, что окончательная победа будет за этим направлением. А поскольку он наверняка неравнодушен к дорогим костюмам и любит быть в списках на получение, значит, и другое должен видеть: вся выгода достанется победителю. Рано или поздно.
«В том-то и дело. Все в этом. Рано или поздно… — подумал он о Краснове. — Альпинист уверен, что это произойдет слишком поздно, когда костюмы будут не нужны».
В финском домике, в его комнате на столе лежал серый мяч Краснова. Сам Ким Савельевич стоял среди стеллажей, у окна. Ящики со своими растениями он устроил на самое лучшее место и каждый день по несколько раз приходил любоваться ростками.
— Привет! — сказал Федор Иванович.
После ответного восклицания, бодро прозвеневшего среди стеллажей, он коварно замолчал и подошел к ящикам.
— Ага, семена-то наши! Настоящий лист выкидывают! Та-ак, и здесь пошел листок… Смотри-ка, дружно!
— Хорошо перезимовали… — он слегка мучил Краснова, которому не терпелось заговорить о вчерашнем.
— Как вам вчерашний рулончик? — спросил, наконец, Ким.
— Я чувствую, ты попался на эту фальшивку.
Спортсмен выглянул из-за ящиков с веселой зеленью, внимательно посмотрел на него и ничего не сказал. «Кажется, я перехватил», — подумал Федор Иванович.
— Первые кадры, где простое деление, конечно, чистая натура, — продолжал он. — Надо сказать, ловко сделано. А с колхицином фальшивка. Эти англичане просто подогревали препарат.