Белые витязи
Шрифт:
Всё время после занятий Зелёных гор, вплоть до падения Плевно, Скобелев дружит и, как говорят, на короткую ногу сходится со своими солдатами. Да и не со своими, с чужими также. В этом не было заискивания популярности, нет Его органическая потребность тянула его к солдату, он хотел изучить его до самых последних изгибов его преданного сердца. Он не ограничивался биваками и траншеями. Сколько раз видели Скобелева, следующего пешком с партиями резервных солдат, идущих на пополнение таявших под Плевно полков Бывало, едет он верхом. Слякоть внизу — снег сверху.
— Здравствуйте, кормильцы!.. Ну-ка, казак, возьми коня!
Скобелев сходит с седла и присоединяется к «хребтам». Начинается беседа. Солдаты сначала мнутся и стесняются, потом генералу удаётся их расшевелить и, беседуя совершенно сердечно, они добираются до позиций. В конце концов, каждый такой солдат, попадая в свой батальон, несёт вместе с тем и весть о доступности белого генерала, о любви его к этой серой, невидной, но упорной силе. Войска, таким образом, ещё не зная Скобелева, уже начинают платить ему за любовь — любовью...
Или, бывало, едет он — навстречу партия «молодых солдат», по-прежнему — новобранцев.
— Здравствуйте, ребята!
— Здравия желаем, ваше-ство...
— Эко, молодцы какие!.. Совсем орлы... Только что из России?..
— Точно так, ваше-ство.
— Жаль, что не ко мне вы!.. Тебя как зовут? — останавливается он перед каким-нибудь курносым парнем. Тот отвечает:
— В первом деле, верно, Георгия получишь?.. А? Получишь Георгия?
— Получу, ваше-ство!..
— Ну, вот... Видимое дело, молодец... Хочешь ко мне?
— Хочу!..
— Запишите его фамилию... Я его к себе в отряд возьму...
И длится беседа... С каждым переговорит он, каждому скажет что-нибудь искреннее, приятное...
— Со Скобелевым и умирать весело! — говорили солдаты... — Он всякую нужду твою видит и знает...
И действительно, видел и знал. От интендантов он отделывался всеми мерами. Просто не пускал их к себе иной раз. Ротные и батальонные командиры были озабочены продовольствием своих солдат.
— Они наживаться ведь могут? — заметил ему как-то сторонник интендантского режима в армии.
— Кто — командиры? Да мне до этого дела нет.
— Как это дела нет?
— Разумеется — нет. Если солдат получает у меня хлеба и мяса вволю, чай и водку, если на моих офицеров нет жалоб ниоткуда, если население ими довольно — что же мне за дело до остального...
И действительно, его солдат кормили как нигде. Меньше всего болела его дивизия, и после балканского перехода и двухдневного боя под Шейновом среди истомлённых, бледных и голодных других отрядов скобелевский предстал перед главнокомандующим в таком виде, что Великий князь изумился и воскликнул:
— Это что за краснорожие!.. Видимо, сытые совсем... Слава Богу, хоть одни на мертвецов не похожи.
За то же и солдаты понимали и ценили эту заботливость.
Если кто-нибудь из чужих генералов спрашивал их:
— Вы какой дивизии?, (или:) Какие вы?..
Они не
— Мы — скобелевские, ваше-ство!..
И в этих немногих словах звучала гордость, слышалось сознание своих заслуг, своего привилегированного, добытого кровью положения...
Скобелевцы-солдаты были совершенно отдельными типами армии Эти и ходили козырями, и говорили молодцами, не стесняясь, и вообще ни при каких обстоятельствах не роняли своего достоинства... «Это что за петухи такие», «Ну и ферты!» — вырывались восклицания у тех, кто ещё не был знаком с ними. К солдатам других отрядов, даже к гвардии — они относились с некоторым превосходством... Они и одеты были чище, и больше следили за собой... Нравственность их не оставляла желать ничего лучшего Когда был занят Адрианополь — в течение первой недели исключительно 16-й дивизией, ни в городе, ни в окрестностях не случилось ни одной кражи, ни одного грабежа. Уже потом, когда на смену пришли другие войска, началось другое хозяйничанье... С пленными скобелевцы обращались тоже гораздо лучше, чем другие... Те ели с ними из одного котла.
— Такие же солдаты, как и мы, только в несчастий, значит... Ему ласка нужна. — Не раз я сам слышал эти сердечные выражения их сочувствия к участи бедняков — аскеров.
— Бей врага без милости — пока он оружие в руках держит, — внушал им Скобелев. — Но как только сдался он, амину запросил, пленным стал — друг он и брат тебе. Сам не доешь — ему дай. Ему нужнее... И заботься о нём, как о самом себе!..
И заботливость эта сказалась после шейновского боя — когда пленные были распределены поротно и ели у солдатских котлов вместе с нашими... Я помню в этом отношении один весьма разительный пример.
Когда на Шейновском кургане был уже поднят белый флаг, Скобелев поскакал по направлению к круглому редуту. Навстречу — партия пленных. Один из сопровождавших её солдат ударил турецкого аскера прикладом. Боже мой! Как разом освирепел Скобелев.
— Это что за нравы, господин офицер?..
Конвоировавший офицер подошёл к Скобелеву:
— Я отниму у вас саблю вашу... Вы позор русской армии. За чем вы смотрите?. Стыд!. У вас солдаты бьют пленных. Это чёрт знает что такое.
Офицер что-то забормотал в своё оправдание.
— Молчать! — и он дал шпоры своему коню. Я думал, что он растопчет офицера.
— Ещё оправдываться!.. Бывают случаи, когда в плен нельзя брать, когда силы малы и пленные могут быть опасны, тогда пленных по печальной необходимости расстреливают. Слышите? Но не бьют Бить пленных может только мерзавец и негодяй. Офицер, спокойно глядящий на такую подлость, — не должен быть терпим. Палачи! Фамилия ваша?
Тот пробормотал её.
— Не советую вам никогда попадать в мой отряд. А ты — как ты мог ударить пленного? — наскочил он на солдата. — Ты делал ему честь, дрался с ним одним оружием, он такой же солдат, как и ты, и только потому, что судьба против него, потому, что сила на твоей стороне — ты бьёшь безоружного!