Белые волки. Часть 3. Эльза

Южная Влада

— Я не допущу, чтобы тебя судили, мама. Чтобы тебя обвинили и наказали, бросили в грязные катакомбы рядом с настоящими преступниками. Тебе придется уехать туда, где никто не найдет.

— Ненавижу тебя, — прошипела она в ответ и ударила его по лицу. — Не смей меня никуда увозить от моего мальчика. Ненавижу за то, что ты сделал с моей дочерью. Ненавижу.

— Да, мама. Я знаю.

Ольга отчаянно билась и сопротивлялась, но Димитрий все же вытащил ее наружу и усадил на заднее сиденье своего кара. Руки ей пришлось связать, иначе она грозилась выпрыгнуть или пыталась вновь его ударить, но даже связанная, мать продолжала забрасывать его

проклятиями. Он так привык к постороннему шуму в башке, что уже через пять минут перестал к ней прислушиваться.

Дорога в дарданийские монастыри на мощном новеньком каре занимала всего несколько часов, он уже возил туда Петру и, глядя на приближающиеся склоны, покрытые остатками красной осенней листвы вперемешку с вечной зеленью хвойных, вспомнил, как они сидели вдвоем на самой вершине, попирая ногами землю далеко внизу. "Мы с тобой, как боги, Дим" — восхищенно смеялась девочка-скала, и он тоже невольно улыбнулся, увидев будто вживую ее личико, поцелованное холодным высокогорным солнцем.

Петра просто не знала, что удел всех богов — бесконечное одиночество.

Настоятель монастыря с пониманием отнесся к тому, что руки благородной лаэрды связаны, а от своего сына она шарахается словно от прокаженного.

— Людской закон не властен над святой землей, — торжественно сообщил настоятель сдержанному и печальному на вид молодому лаэрду, пока двое крепких послушников уводили в монастырский двор его орущую и царапающуюся мать. А затем пояснил: — Другими словами, мы не выдаем властям те заблудшие души, которые пришли к нам в поисках спасения, а наши ворота достаточно крепки, чтобы полиции не захотелось их штурмовать.

— Я и с первого раза вас понял, — с легкой ухмылкой поведал Димитрий.

В тот день, когда дарданийские монахи начнут подчиняться канцлеру, они признают, что стоят ниже его, а бог никогда не позволит себе стать ниже человека даже на самом высоком троне. Настоятель чуть недовольно поджал губы и кивнул.

— Светлый бог спасет и исцелит вашу матушку. Здесь она будет в покое залечивать душевные раны до тех пор, пока не ощутит облегчение.

Димитрий посмотрел ему в глаза.

— Нет. До тех пор, пока я не приеду за ней.

— И когда же вы собираетесь приехать?

Димитрий поднял взгляд. Закатное солнце красило оранжевым стекла в верхних покоях в гостевой части монастыря. Вон там, далеко-далеко наверху, и они с Петрой как раз сидели у этого окна, пили глинтвейн и любовались на горы. Он ничего не ответил настоятелю, даже не попрощался, просто развернулся и ушел.

Опустевший особняк, где прошло его детство, напоминал теперь театральные декорации, оставленные актерами на время антракта. Не покидало ощущение, что люди вот-вот вернутся и вновь займут свои места, чтобы играть привычные роли. Вещи лежали так, как их оставили хозяева. Димитрий медленно шел по дому, замечая материнский платок на диване, откусанный кем-то бутерброд на кухне, засохшие цветы в вазах — казалось, нерадивой служанке давно пора их поменять. У подножия лестницы он заметил кровь. Наверху, в спальных комнатах, ему чудились тени. Подушка на застеленной розовым покрывалом кровати пахла его сестрой. В родительской спальне висел в воздухе привкус отцовского табака. Собственная комната источала амбре железа и пыли.

Он бродил, совершенно один, и трогал то этот предмет, то другой без какой-либо цели, просто наслаждаясь тем, что ему не нужно ни от кого прятаться и никто его отсюда теперь не гонит.

Они все были здесь, с ним, вся его семья, безмолвными и бестелесными тенями окружившая его, и он мог сколько угодно теперь с ними оставаться.

И голоса в башке молчали. Его окутала такая звенящая тишина, что даже не верилось. Он потрогал ухо, но кровь больше не шла. Впрочем, он уже давно излечился. Как только Эльза исчезла, он испытал настолько неимоверное облегчение, что горячо поблагодарил бы сестру за это. Кому-то из них двоих требовалось исчезнуть первым, а она всегда была умницей, его сестра. Но чтобы поблагодарить, ему пришлось бы ее увидеть, а этого не хотелось. Хотелось вот так — в пустом доме, в тишине, наедине с воспоминаниями и тенями, в безопасности, в уверенности, что он больше уже никому из них не навредит.

Впереди его ждала встреча с братом — не с Кристофом, а с тем, сводным, мысль о котором смутно появилась в голове — и собственная армия бурых, и взрыв на празднике, где собралась основная часть аристократов, и восхождение на трон, и много-много другого, что на самом деле не особенно его волновало. А пока Димитрий только вышел из особняка, запер дверь на ключ и, взвесив его в руке, размахнулся и зашвырнул далеко в сад.

Он собирался прожить свою жизнь, лелея каждую секунду тишины.

Цирховия

Шестнадцать лет со дня затмения

Все вокруг Эльзы плыло как в тумане.

Для нее не существовало ни ночи, ни дня, ни восхода, ни заката, ни повода радоваться, ни желания лить слезы. Только ровная, непроницаемая стена, разделившая ее прошлое и настоящее на две половины. Иногда из плотной молочно-белой пелены выныривало лицо матери или Кристофа, позже у постели появился новый визитер. Эльза выслушала новость о том, что выходит замуж, с невозмутимым спокойствием, и даже факт, что ее супруг годится ей в отцы, не вызвал у нее ни удивления, ни протеста. Ей было все равно, что станет с ее телом теперь.

— Чего бы тебе хотелось получить в подарок на нашу свадьбу? — с теплом в голосе спросил отец Северины, сидевший у постели и державший ее за руку.

В любой другой ситуации Эльза бы непременно пришла в ужас, потому что выходить за отца лучшей подруги ей показалось бы равносильно браку с собственным отцом, но теперь она лишь промолвила:

— Я хочу уехать отсюда как можно дальше, и чтобы никто никогда меня не нашел.

Конечно, это был необдуманный порыв, редкая вспышка злости, всколыхнувшая туманную завесу вокруг и тут же пропавшая без следа. Эльза не верила, что ее слова воспримут всерьез.

Отец никогда не принимал ее желания и страхи всерьез. Впрочем, как и мама.

Приготовления к свадьбе пошли своим чередом, и Эльза плотно обернулась надежным щитом равнодушия, чтобы выдерживать колючие взгляды швей, которых нанял ее будущий муж для пошива платья. На нее все смотрели. Сестры милосердия в госпитале, доктора, поломойки, первые встречные, родители… "Это она. Это та самая. Говорят, ее брат…" Эльза несла свое клеймо, гордо вздернув подбородок. Аристократки не плачут на людях, они с детства приучены улыбаться несмотря ни на что. Вместо улыбки губы растягивались в странную гримасу, но зато совершенно пропал страх перед Димитрием. Из девочки, которая боялась человека за дверью своей спальни, она превратилась в женщину, которая его ненавидела, и эта ненависть давала ей куда больше сил, чем любые слова поддержки от близких.