Белые волки. Часть 3. Эльза
Шрифт:
Алекс… Эльза надеялась, что он сумеет разобраться со своими кошмарами, победить тьму, она искренне этого ему желала, но прочитав письмо и поразмыслив, согласилась: они не смогут быть вместе, пока Димитрий стоит между ними. Отправляясь в новое опасное путешествие, она не рассчитывала увидеться с ним еще раз.
"Только мои призраки всегда останутся рядом".
Выбравшись из походного мешка, которым снабдили ее монахи, Эльза скорее подсела к костру, зябко поджала ноги и с благодарностью схватила предложенную горячую кружку чая. Ей нельзя болеть. Ей надо выжить. "Прости меня, — мысленно произнесла она и украдкой приложила руку к животу, — это выбор матери, который нельзя сделать".
Неожиданно на плечи ей
— Вы замерзли, — с ласковой улыбкой обратился к ней один из послушников и присел рядом, — берегите себя, вам нельзя болеть.
Он словно эхом повторил ее мысли. Теплая вещь оказалась его пиджаком, а сам парень остался в одной рубашке. Эльза внимательнее присмотрелась к собеседнику. Тот самый, что отказался рассказать свою историю. Она еще раньше приметила, что он ходит без куртки, в старом поношенном пиджаке и черной широкополой шляпе, но списала все на закаленность тела и духа. Говорят, дарданийские монахи умеют спать на снегу, будто в теплой постели, может, этот парень из таких? Неудивительно тогда, что старший в процессии разрешил ему остаться, сам-то старик спал, как и все, завернувшись в теплый мешок, и ходил, укутавшись в толстую шубу.
— А вы не замерзнете? — спросила Эльза вместо благодарности.
Лицо у парня было совсем юное, безусое, казалось, даже первый легкий пушок еще не тронул его щеки. Улыбался он очаровательно.
— Я закаленный, — ну вот, все так, как она и думала, — а вот вы, майстра, должны беречься за двоих. Возьмите мой завтрак, я давно за вами наблюдаю и вижу, что вы не наедаетесь одной порцией.
На миг внутри Эльзы шевельнулся страх. Ей интуитивно не нравились люди, которые за ней наблюдали, — спасибо брату или даже двоим из них. Но парень смотрел весело и дружелюбно, бутерброд в его руке пах одуряюще вкусно, а в ее животе поднялась настоящая буря. Эльза выхватила угощение и тут же впилась в него зубами.
— Как вы догадались, что я беременна? — пробубнила она с набитым ртом.
— Я вырос там, в горах, — он кивнул через плечо, указывая на уже появившиеся вдали вершины, — изучал учение святого Мираклия и помогал врачующему монаху. Вместе мы принимали роды у тех, кто в этом нуждался. Надеюсь, мой наставник еще служит и узнает меня, когда я вернусь.
"Что ж, — решила Эльза, — наверно, у него попросту нет какой-то страшной истории за плечами, вот ему и нечего рассказать старшему монаху".
Ей стало немного спокойнее, она уже всю голову сломала, размышляя о том, в какой момент открыться спутникам и стоит ли это вообще делать до тех пор, пока не появится живот. А тут вроде как ее секрет раскрылся сам собой.
О своей беременности Эльза догадалась, когда уже примкнула к паломникам. Металлический привкус во рту — он преследовал ее и раньше. Правда, на этот раз она приняла новость гораздо более спокойно. Эльза даже знала, когда все случилось: в ту полнолунную ночь, когда у Алекса начался оборот, а сама она еще не до конца обрела разум. Вдвоем они не думали ни о чем, кроме привязки, желания, любви, невыносимой тяги друг к другу, и результатом того безумства стал крохотный комочек, зародившийся в ее животе. Иногда, когда на Эльзу никто не смотрел, она поглаживала его тихонько. Зимнее путешествие в одиночку, испытания, которые ждали ее в монастырях — слишком большой риск для новой жизни, но как уже сказала, она не могла сделать выбор. Не сумела бы предпочесть оставить Иву и ждать, пока дочь спасет кто-то другой. Если уж начистоту, то Эльза просто никому не доверяла. Нет, с нее хватит пассивного ожидания чужой милости, помощи святых, добрых друзей навроде Северины, и второго великодушного мужа у нее тоже не будет.
— Ты потерпи, — шептала она безымянному пока существу внутри, — ты уж как-нибудь продержись, пока я борюсь. А потом мы будем жить втроем, все
Она больше не маленькая запуганная девочка и не безответно влюбленная девушка.
Она — мать, которой для счастья будет довольно, чтобы рядом находились дети.
Ее внезапный друг в черной шляпе продолжил ей помогать преодолеть длинный путь. Он делился с ней едой, насовсем отдал пиджак и каждый вечер старался плотнее укутать, когда Эльза, стуча зубами, засыпала. Уж не влюбился ли он? Если так, то его ждало горькое разочарование: Эльза уже твердо решила, что после Алекса у нее не будет никого.
Наконец, дорога пошла под уклоном вверх, ветер стал сильнее хлестать несчастных паломников по щекам и швыряться в них горстями снега, а впереди показались массивные ворота горной обители. Эльза знала, что за ними их ждет еще несколько ворот — монастыри разделялись, подобно надежно укрепленным крепостям, встроенным в каменную породу. Одна из монахинь уже предупредила, что заберет с собой однорукого послушника, и они отправятся в лечебную часть, остальным же следовало идти прямиком к настоятелю. Когда гулко отщелкнулся тяжелый запор на воротах, Эльза повернулась, чтобы поблагодарить своего нечаянного друга за помощь, но тот куда-то пропал. Войдя в монастырский двор, она стала спрашивать всех подряд, куда он делся, но люди только странно смотрели на нее и качали головами.
Среди них не было человека, который спал без пиджака на снегу и отказывался назвать причину похода.
Странно, ведь его пиджак у Эльзы остался. Она быстро проверила все карманы, но ничего не нашла. Только от ткани исходил слабый запах теплого воска и горькой полыни — совсем как из темпла светлого.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога по привычке завершил молитву просьбой к святому Аврелию — покровителю всех путешественников — хранить тех, кто вышел из дому в такую промозглую зимнюю погоду, затем поднялся с колен и тщательно расправил свое скромное одеяние. Он только начал движение по карьерной лестнице, на вершине которой недосягаемой звездой сиял пост верховного служителя главного столичного темпла, и пока что ему поручали самые сложные, "испытывающие силу веры" задания. Вот, например, ежедневное посещение городских катакомб, в которых служителю надлежало вести спасительные беседы с каждым из заключенных.
Катакомбы состояли из трех уровней, один глубже другого, и хождение по ним чем-то напоминало служителю погружение под землю в темпле проклятого темного бога. Он бывал в запретном месте один раз, с миссией борьбы за веру, и то посещение навсегда врезалось в память. Сейчас он находился на самом нижнем, третьем уровне темниц, в помещении очень темном, сыром и напоминающем пещерные склепы, в которых было принято хоронить усопших монахов в горах Дардании.
Заключенные здесь сидели по одному, все, как правило, смертники в ожидании часа расплаты. Младшему служителю, как и любому нормальному человеку, не нравилось тут, и он заставлял себя спускаться на глубину только усилием воли и веры. Камеры, в отличие от расположенных в верхних ярусах, освещались лишь тусклыми факелами — по одному на клетку — по голым каменным стенам текла вода, цвел мох и ползала всякая живность.
Клетка, перед которой служитель только что стоял на коленях, с трех сторон представляла собой решетку в палец толщиной, с четвертой же стороны это была глухая стена. Каждая такая темница находилась на достаточном отдалении от прочих, потому что у заключенных отбирали не только возможность согреться или нормально поесть, но и естественную человеческую радость общения. Мужчина, сидевший к служителю спиной, за все время молитвы так и не обернулся, занимаясь тем, что в неверном свете мерцающего огня разрисовывал себе руку.