Белые волки. Часть 3. Эльза
Шрифт:
— Дим.
— Что? — Димитрий поднял взгляд, в котором ясно читалось: он не слышал совсем ничего, ни словечка из сказанного, и вообще очень удивлен, что находится здесь, в этой комнате и в компании с этим человеком. Несколько кратких мгновений он пребывал где-то очень далеко.
— Я умоляю тебя о прощении, — Ян порывисто прижал руку к груди, его глаза влажно блестели, — если хочешь, я приму любое наказание. Только не мсти за меня Северине.
— Северине? — Димитрий с трудом мог вспомнить, кто это вообще такая. Он снова растерянно посмотрел на фотографию. — Почему я не знал
— А ты хоть чем-нибудь интересовался? — горько и даже как-то зло бросил человек, который прожил с ним бок о бок почти всю сознательную жизнь, но было понятно: злится он не на Димитрия, а на самого себя. — Ты же на внешнюю политику всегда плевать хотел. Кто принимал все нардинийские делегации? Алан? Кто решал дипломатические вопросы? Твои министры? Ты едва ли знаешь, как вообще зовут драконьего императора.
— Ты прав. Не знаю, — покачал Димитрий головой. Он помолчал немного, а потом спросил осторожно: — Как все было на самом деле?
Ян потер ладонью подбородок, опустился на свой стул.
— Я усыпил ее. Увез в надежное место. Когда она очнулась — уговорил остаться там.
— Нет, она бы не осталась просто так, — тут же недобро улыбнулся Димитрий.
— Да, не сразу, — со вздохом согласился Ян, — уж не помню, что я там плел, какими правдами и неправдами удерживал, но в итоге мы заключили сделку о том, что она даст мне две недели, и если я докажу, что без нее тебе лучше, она уедет. Навсегда.
Фотография закрывала собой те, другие бумаги, наверняка тоже содержащие много интересного, и Димитрий уже взял было ее в руки, намереваясь отложить в сторону, но почему-то замешкался. А потом аккуратно вернул на место.
— Что ты ей обо мне рассказал?
— Все, брат, — Ян виновато скривился. — Я все ей рассказал. И про Эльзу тоже. Я ненавидел ее. Я хотел, чтобы она знала.
Димитрий закрыл глаза, принимая, уравновешивая внутри эту мысль. Заставляя себя смириться. Что ж, сам он, пожалуй, так и не смог бы признаться. Даже если понимал, что поступает нечестно.
— Она поверила?
— Нет. Или она просто отказывалась этому верить. Не знаю, — Ян вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, закурил. Его рука мелко дрожала. — Но сделку со мной заключила. Две недели — и если тебе не станет лучше, вы будете вместе, если без нее ты пойдешь на поправку — она уезжает.
Две недели. Димитрий холодно ухмыльнулся, вспоминая, что тогда произошло даже не за две недели — за один тот самый день, когда его больше ничто не держало.
— Она, конечно, убедилась, что без нее я не пропал.
— Я дал ей понаблюдать украдкой, — кивнул Ян, — и к тому моменту ты был уже здоров. Все только и говорили, что о твоей свадьбе с Севериной. И тогда она уехала.
На краю стола лежал полукруглый осколок — все, что осталось от кувшинчика для сливок. Димитрий неторопливо взял его, сжал острым краем в ладони.
Хорошо.
— А как же ее вещи? Документы?
Ян засмеялся. Довольно безрадостно.
— Я все время ждал, когда ты об этом спросишь. Когда зайдешь в ту квартиру и вдруг заметишь, что ее чемоданов и вещей нет. Приготовился даже врать тебе, что выкинул их или закопал вместе с телом, —
Димитрий покачал головой.
Он не мог.
Он не мог даже об этом думать.
Ян сочувственно помолчал.
— Знаешь, брат, я бы и до самой смерти не рассказал тебе правды, если честно. До самой своей смерти, конечно же, не твоей. Но когда ты чуть не сжег себя в проклятом темпле, я понял, что теперь врать бессмысленно. Что ты угробишь себя уже по другой причине. Из-за сестры. И я подумал… может, теперь твоя женщина вместо того, чтобы разрушать, удержит тебя? Даст тебе стимул не сдаваться? А, Дим?
Димитрий как-то некстати вспомнил про осколок и разжал руку. С удивлением посмотрел на окровавленную ладонь, будто видел кровь впервые в своей жизни.
— Уходи, Ян.
— Нет, ты не понял, — переменился тот в лице, — это же свежая информация. Я человека нанял, тот поехал в Нардинию, все разузнал. Мы можем организовать встречу. Императорская чета не выезжает из страны по каким-то своим понятиям, кто их разберет, но мы можем сделать так, чтобы ты с делегацией туда поехал. Я все исправлю.
— Уходи.
— Дай мне все исправить, — горячо взмолился Ян. — Я уверен, она тебя еще любит. Она-то наверняка слышала о тебе и знает, кто ты такой теперь. Да, это будет сложно, но для таких, как мы с тобой, братишка, ничего невозможного не существует. Мы вернем ее тебе, даже если для этого придется рискнуть политическим благополучием.
— Уходи, Ян, — на благородном лице наместника впервые за все утро отпечаталась усталость. — Ничего не надо делать. Скажи Северине… скажи ей все, что хочешь. Я не буду отбирать у нее ребенка, я не буду запрещать тебе ее видеть. Я дам ей развод, если нужно, чтобы ты женился на ней. Только уходи. Оставь меня в покое.
Начальник охраны затушил сигарету в одном из уцелевших блюдец, хотел что-то сказать, но передумал. Он хорошо знал Димитрия и умел чувствовать момент, когда перегибать палку не стоит, поэтому в конце концов сдался и ушел.
Как только дверь закрылась, наместник снова опустил взгляд на фотографию. Женщина на ней была знакомой — и все-таки другой. Ее темно-каштановые, с золотистой искрой волосы стали длинными, до самой талии, лицо — раскрашено на национальный манер. Платье нардинийское, бесстыдно-открытое, но она, похоже, чувствовала себя в нем привычно, на запястьях, локтях, в волосах, в ушах, на шее — всюду золото и драгоценные камни. Она стояла на балконе, увитом белыми и розовыми цветами, подняв руку, улыбаясь. Димитрий прекрасно знал этот жест. Так приветствуют подданных. Мужчина, находившийся рядом, принял точно такую же позу. У него были смоляные кудри, темные глаза, смуглая кожа, острый крючковатый нос. И глаза человека, который ненавидит свое место.