Белые яблоки
Шрифт:
— «Глупость — страшная сила».
— Ну а это зачем было записывать? В потемках, в стенном шкафу?
— Потому что я тогда все-все старался записать, без разбора, все, что приходило в голову. Любая из надписей могла помочь мне остаться самим собой.
Изабелла внезапно почувствовала какой-то странный удар в животе и с беспокойством взглянула на него. Она никогда еще не испытывала ничего подобного: как будто внутри ее был тихий пруд и кто-то швырнул в него камень. Она спросила Энжи, как он себя чувствует, но ответа не получила. Это показалось ей странным, хотя прежде не раз случалось, что он не разговаривал
Винсент на четвереньках выполз из шкафа.
— Помнишь мои пять вопросов?
— Те, которые ты задал мне тогда в Кракове?
– Да. Помнишь?
Она закинула голову назад, оперлась макушкой о стену и закрыла глаза.
— Какие три завтрака, обеда или ужина из твоего прошлого ты желал бы съесть снова? Какие две вещи, которыми ты когда-то владел, ты хотел бы получить вновь? О каком из своих поступков ты больше всего жалеешь и мечтаешь, чтобы все было так, как если бы ты его не совершал? М-м-м… Я забыла… там было еще два.
Этрих подполз к ней и уселся рядом. При этом он принял ту же позу, что и она.
— Какого человека ты хотела бы встретить вновь?
— Так.
— Какой опыт пережить заново?
— Верно. Мне нравятся эти вопросы. Это хорошая игра. Ты в самом деле погружаешься в прошлое и многое в нем переосмысливаешь. Это как генеральная уборка. Ты их там записал?
— Нет, и это очень странно, ведь именно они в первую очередь должны были оживить мою память.
Она положила ладонь ему на колено.
— И чем, по-твоему, это можно объяснить?
— Полагаю, кто-то здесь побывал и стер некоторые из записей. Я почти в этом уверен. В том числе и пять вопросов. Но знаешь, когда я о них вспомнил, в моей памяти всплыло еще кое-что интересное.
— Что, Винсент?
Счастливо улыбнувшись, как человек, который собрался поведать другому об истинном чуде, свидетелем которого он стал, Этрих сообщил:
— Когда оказываешься по ту сторону жизни, тебя там учат делать жидкие бутерброды.
— Хм-м.
— Хочешь, покажу?
— Ну да.
— Пошли. — Поднявшись, он взял ее за руку. — Я сразу же об этом вспомнил, как только мне пришли на ум эти пять вопросов.
Он привел ее в кухню и жестом предложил сесть на табурет у маленького столика. Очутившись за столом, она вновь подумала, как, должно быть, ему было тоскливо сидеть здесь одному вечер за вечером все эти несколько месяцев и есть готовую китайскую еду.
Этрих подошел к раковине и включил воду. Она потекла толстой струей, под которую он тотчас же подставил руки, сложенные ковшиком. Струя разделилась надвое, и каждый из потоков каким-то немыслимым образом превратился в круглую прозрачную лепешку величиной с ломоть хлеба. Этрих медленно убрал одну руку и выключил воду. Водяные лепешки остались на месте. Они висели в воздухе, медленно вращаясь. Изабелла зажала рот рукой и смотрела на это широко открытыми от удивления глазами.
Винсент подхватил ладонями водяные лепешки и принялся мять их, как тесто. Через несколько секунд он продемонстрировал Изабелле что-то отдаленно напоминавшее бутерброд, но целиком из воды, блестящий и прозрачный.
— Господи, Винсент, как же тебе это удалось?
— Я ведь только что тебе сказал: нас этому
— Когда? Где?
— Когда умер, Физ. И вот теперь вдруг вспомнил, как это делается.
— Здорово, но какой в этом смысл?
— Смысл в том, что в моей памяти ожило что-то конкретное из того времени, когда я был мертв.
Изабелла взглянула на него хотя и с любопытством, но без всякого энтузиазма.
— Так, значит, когда умираешь, тебя первым делом учат лепить воду? — Перед ее мысленным взором тотчас же предстала картина — мрачноватый зал, в котором женщина средних лет в блузе свободного покроя и берете учит нескольких других женщин средних лет рисовать, как на платных курсах. — Но ведь смерть — это не шутка, Винсент. Все должно быть более…
Этрих уловил в ее голосе нотку скептицизма и с вызовом ответил:
— Так и есть. Тебя там учат, что все твои прежние мысли, понятия и представления — это вот что! — С этими словами он поднял вверх бутерброд. — А теперь смотри. — Пальцы его скользнули над поверхностью воды, едва касаясь ее. И она тотчас же занялась синеватым пламенем. — Ты можешь зажечь воду. Можешь сделать ее твердой, как камень, или нежной, как шелк. Пока ты жив, тебе кажется, что вода — это всего лишь вода, но в действительности это совсем не так. Да мало ли еще чему там можно научиться! Кстати, я еще кое о чем вспомнил.
— О чем же?
Он подошел к ней, держа воду на ладони, и вдруг плеснул ей в лицо. Изабелла зажмурилась, инстинктивно откинув голову назад и совершенно опешив от неожиданности.
— Ну зачем ты это сделал?
Ответ на свой вопрос она получила, когда открыла глаза и стерла с ресниц капли воды. Вокруг нее все изменилось. Она находилась уже не в квартире Этриха, а в хорошо знакомой ей комнате, где провела когда-то много счастливых часов. В спальне по стенам висело множество картин. Кто-то лежал на кровати и смотрел телевизор. Это была бабушка Изабеллы, которая умерла пять лет назад. Состарившись, она поселилась у родителей Изабеллы и помогала им воспитывать детей. Все они ее обожали. Больше всего им нравилось забираться по утрам к старушке в кровать и вместе с ней смотреть телевизор. У них были свои любимые программы, и, когда их показывали, они залезали под теплое пуховое одеяло, край которого источал едва уловимый аромат бабушкиного крема для рук. В ранние утренние часы ее кровать казалась самым лучшим местом на земле.
— Изабелла, подойди!
Старая женщина улыбнулась и, медленно выпростав руку из-под одеяла, поманила ее к себе. До боли знакомый жест. Изабелла несколько мгновений поколебалась, но в конце концов все же приняла приглашение. Она подошла к кровати и уселась на самый краешек. Тут до слуха ее донеслись звуки австрийской музыки. Бабушка смотрела утренний прогноз погоды. Она всегда живо интересовалась, какой выдастся день в разных частях страны.
Появление в комнате Изабеллы нисколько ее не удивило. Она как ни в чем не бывало заговорила с ней в своей неподражаемой манере. Разговор вращался вокруг предметов незначительных, всяких милых пустяков, что делало эти минуты общения еще более драгоценными для Изабеллы.