Белый, белый день...
Шрифт:
Струеву было трудно говорить…
– Деньги ты отказываешься брать… Сколько ты у меня пожил, после моей выписки из больницы? Дней десять – не больше!
– Я жил ровно столько, сколько я был вам нужен! Сколько вы не могли обойтись без меня, – тихо произнес Антон.
– А потом ты исчез… Почти на два месяца! – почти выкрикнул Платон Васильевич.
– Дела! – развел руки Тодлер. – Поиски работы, пристанища… Ну и большие или малые страстишки.
– Не юродствуй! – выкрикнул Струев. – Какая работа? Жиголо несчастный!
– А что? Профессия как профессия…
– Ты
Платон Васильевич как-то потерял нить разговора. Молодой человек только пожал плечами – мол, это неинтересно, какая у него профессия.
– Ты зачем, вообще, живешь? – от растерянности выпалил Струев. – Тебе уже за тридцать… Ребенок… Семья какая-никакая. К чему ты стремишься?
Антон опять пожал плечами и довольно равнодушно посмотрел на старика. Потом плеснул себе в бокал немного коньяка и долго держал его перед собой.
Платон Васильевич понял, что он не станет отвечать на его вопросы.
– Ты отца-то… Андрея? Помнишь?
– Смутно. Мне трех лет не было, когда он умер. Да он уже и не жил с нами. У него другая семья была.
– А где его архив?
– Не знаю. Наверное, у вдовы. Если она его не выбросила…
– Как… – выбросила?
– А может, и не выбросила? – Антон снова пожал плечами. – Я ее почти не знаю. Раза два в жизни видел.
Платон Васильевич еле сдерживался от его тупой скуки.
– Ты можешь найти архив Андрея?
Антон поднял на него глаза – в них наметилась заинтересованность. И пока тот не ответил, Струев повысил голос:
– Не будет отдавать так… Предложи деньги! Выкупи, наконец!
Он ударил кулаком по подлокотнику кресла:
– Но только не жди. Так… Как амеба! Действуй, двигайся!
– Что? Прямо сейчас? – растерялся Антон. Он был еще явно не в форме.
– Завтра! Завтра с утра!
Струев встал и подошел к молодому человеку.
– Ты будешь делать то, что я тебе скажу! – Он запустил пальцы в его слегка вьющуюся шевелюру, чтобы оттаскать его за волосы, но получилось, что Платон Васильевич только бережно потрепал его голову.
– Ничего, в жизни и не такое бывает, – неожиданно тихо произнес он. – То вверх, то вниз… В жизни надо многое пережить…
Антон чуть прижался головой к его руке и произнес тихо:
– А вот отец… Не пережил!
Платон Васильевич отдернул руку и чуть не произнес вслух: «Господи! Неужели все сначала?»
Прошло тридцать с лишним лет, как Тодлера не стало. А он, Платон, прекрасно помнит последние два года Андрея… Вечно пьяный, растерзанный, что-то бормочущий про себя. Его нужно было отвозить к себе домой, отпаивать бульоном, гороховым супом… По маленькой рюмочке давать водки… Слышать по ночам его хриплое дыхание, видеть его виноватую улыбку… Отвозить, через неделю домашнего восстановления, в больницу, ждать, когда его там примут… Получать его вещи и на минуту видеть в коридоре больнички его длинную, худую фигуру в непомерно коротких штанах и в больничном застиранном выцветшем халате. И снова, как удар бича, эта его извиняющаяся, пытающаяся быть бодрой
И вот его увозят в палату… И у Струева внезапно возникла мысль: «Что я сделал? Что я делаю?! Я же отдаю его на путь смерти. Еще один очередной шажок».
Когда-то давно мать Струева, мудрая, много повидавшая в этой жизни женщина, сказала ему:
– Платоша! Никогда не лечись! Не передоверяй свою свободу в руки другого человека… Твой организм будет навсегда надтреснутый. Ты сам должен со всем справиться. Я знаю – у тебя есть характер, сила воли, ты со всем справишься сам!
И, глядя на то место, где еще минуту назад стоял Андрей Тодлер, Платон почувствовал, как его горло перехватывает спазм…
Так было не раз и не два… С перерывом в пять-шесть месяцев… От него уже давно ушла первая жена с сыном… С Антоном.
Тодлер в перерывах между запоями женился второй раз. Родилась девочка – прелестная Танечка. Вдруг бы и дела пошли в гору. Но ничто уже не могло остановить Андрея. Платон же, как бы передоверив его судьбу новой жене, постарался забыть об этой проблеме… Просто не видеть ее в упор. Общаться с Андреем в те редкие недели, когда он был трезв и разумен.
Струеву тогда показалось, что всё в конце концов войдет в свою колею…
Во всяком случае, это уже не прямая его забота! Ну а чем это кончилось – известно.
Все это было давно, очень давно, и неужели все надо начинать сначала – теперь уже с сыном Андрея.
Струев посмотрел на него – опухшая физиономия, расслабленная фигура подвыпившего человека, тоска и загнанность в припухших голубых глазах…
Нет, Платону Васильевичу все сначала было уже не под силу.
– Можешь переночевать сегодня… – начал было Платон Васильевич, но осекся: – Ты на что надеялся – поселиться у меня?
Антон напрягся, лицо его покраснело.
– Ну, хоть на какое-то время?
– В качестве кого? Сиделки? Камердинера? Помощника в делах? Мне все это не надо.
Струев отошел к окну, замолчал.
– А как же с архивом отца? Выкупать? Или не надо? – услышал он голос молодого человека.
Платон Васильевич не мог решиться.
– Вот тебе пятьдесят «евро»… Если сможешь за эти деньги…
– Хотя бы сто! – взмолился Антон.
– И пятидесяти хватит за никому не нужные бумаги… Все-таки – это больше полутора тысяч рублей! – рассердился сам на себя Струев.
– Я подумал… – не сразу ответил Антон. – Что я вам все-таки нужен…
– Что ты знаешь о сегодняшней моей жизни, – взорвался Платон Васильевич. – Смог с утра подняться – уже слава богу! Опростал желудок раз в пять дней – счастье! Не упал под душем – большая радость!
Он захлебнулся в своем гневе, в своей беспомощности… Но через секунду заговорил тише:
– Я уже ничего не делаю… Не работаю! Кому нужна вся это моя писанина. И не только моя… Отмерла литература… Пусть на время, а может, и навсегда… То, что сейчас печатается, – позор перед нашими… Перед Толстым, Пушкиным, Чеховым… Весь XX век псу под хвост. А последние пятнадцать лет – вообще клоака…