Белый брат Виннету

Май Карл Фридрих

Более приятное впечатление производят предместья, застроенные многочисленными красивыми особняками, окруженными розовыми кустами, пальмами, олеандрами, грушами, инжиром, персиковыми, апельсиновыми и лимонными деревьями. Там житель города находит необходимое спокойствие, когда выбирается наконец из городской суеты.

Разумеется, самой оживленной частью города является порт: туда приходят и оттуда уходят всевозможные суда. Там на причалах высятся горы из тюков хлопка и бочек, среди которых снуют портовые грузчики. Случайному прохожему может показаться, что он попал на

хлопковую биржу в Индии.

Я бродил по городу, тщетно озираясь по сторонам. К полудню стало невыносимо жарко. Проходя по широкой, красивой улице Коммон, я увидел вывеску пивной; решив, что глоток пльзенского не помешает в такой зной, я перешагнул порог.

То, что уже тогда этот сорт пива пользовался успехом, подтверждала большая толпа жаждущих посетителей. После длительных поисков я наконец обнаружил свободный стул. В самом углу стоял небольшой стол на двоих, за которых одно место уже занимал человек с устрашающей внешностью. Его вид не смутил меня, и я подошел к нему и спросил, не позволит ли он выпить кружку пива в его компании.

Он снисходительно улыбнулся, окинул меня изучающим взглядом и спросил:

– У вас есть деньги, сэр?

– Конечно, - удивился я такому вопросу.

– Значит, вы можете заплатить за пиво и за место, которое собираетесь занять?

– Разумеется.

– Значит, у вас все в порядке? Тогда мне не понятно, какого дьявола вы спрашиваете моего разрешения! Сразу видно, что вы гринхорн. Да я бы послал ко всем чертям любого, кто осмелился бы запретить мне сесть куда вздумается! Садитесь, не смущайтесь, кладите ноги куда вам будет удобнее, хоть на стол, а каждому, кто сделает вам замечание, дайте в ухо!

Признаюсь честно, поведение этого человека вызвало мое неподдельное восхищение. С другой стороны, я почувствовал, что краснею - ведь я понимал, что не могу не отреагировать на его покровительственно-грубый тон. Следовало дать отповедь, поэтому я сказал, усаживаясь:

– И бывалому человеку не помешает вежливость.

– Нда!
– ответил он спокойно.
– Про вас не скажешь, что вы прошли огонь и воду. Не пытайтесь разжечь в себе гнев, это ни к чему. Я не думал оскорбить вас. Поэтому не понимаю, почему вы пристаете ко мне. Олд Дэт не поддается на угрозы.

Олд Дэт! Значит, это был Олд Дэт! Мне уже доводилось слышать об этом знаменитом вестмене. Его слава гремела по ту сторону Миссисипи, о нем ходили легенды на всех стоянках и у всех костров в прерии, его имя было известно даже в городах на Востоке. И если в том, что о нем рассказывали, содержалась хотя бы десятая, ну двадцатая доля правды, то он был непревзойденным стрелком и отчаянным искателем приключений, достойным того, чтобы снять перед ним шляпу. Срок жизни целого поколения провел он на Диком Западе и, несмотря на угрожающую со всех сторон опасность, даже не был ранен, почему многие суеверные люди поговаривали, что его не берут пули.

Никто не знал его настоящего имени. Олд Дэт - Старая Смерть - стало его боевым прозвищем, и наградили его этим прозвищем за неимоверную худобу. Невероятно высокий и сутулый, он действительно выглядел так, словно состоял

исключительно из кожи и костей. Кожаные штаны болтались вокруг жилистых ног. Старая кожаная куртка за годы явно уменьшилась в размерах, и теперь из ее рукавов, едва-едва прикрывавших локти, торчали тощие руки с просвечивающими, казалось, сквозь кожу костями.

Из ворота куртки высовывалась длинная шея, украшенная огромным адамовым яблоком и увенчанная головой, на которой, казалось, не наберется и трех унций мяса. Глаза провалились в глубокие глазницы. Совершенно лысый череп, невероятно ввалившиеся щеки, квадратные челюсти, выдающиеся скулы и вздернутый нос без переносицы завершали картину. Известный вестмен действительно производил кошмарное впечатление.

Его длинные ноги помещались в нелепых, сшитых из одного куска лошадиной кожи футлярах, снабженных шпорами с колесиками из серебряных мексиканских песо.

Рядом с ним, прислоненное к стене, стояло знаменитое длинноствольное ружье, сработанное в Кентукки, одно из тех, что сегодня встречаются крайне редко, потому что их вытеснили винтовки, заряжающиеся с казенной части. На полу лежало седло и прочая конская сбруя. Из-за пояса Олд Дэта торчал охотничий нож и два больших револьвера.

Трактирщик принес заказанное пиво. Я было поднес кружку к губам, когда старый вестмен произнес:

– Не спешите, молодой человек! Чокнитесь со мной. Я слышал, в вашей стране есть такой обычай.

– Да, но там чокаются только добрые знакомые, - ответил я, не собираясь принимать предложение.

– К чему такие церемонии? Мы сидим вдвоем, у нас и в мыслях нет вредить друг другу. Давайте чокнемся! Я не шпион и не мошенник, и вы можете спокойно провести полчаса в моем обществе.

Это прозвучало более дружелюбно, чем прежние слова. Я слегка тронул его кружку своей и сказал:

– Я знаю, что вы за человек, сэр! Если вы на самом деле Олд Дэт, то я не боюсь, что попал в дурную компанию.

– Значит, вы обо мне слышали? Ну, тогда нет нужды расписывать, кто я такой и чего стою. Лучше поговорим о вас. Скажите начистоту, какого черта вас занесло в Штаты?

– Какого черта? Да так же, как и всех остальных: в погоне за счастьем.

– Что правда, то правда. Там, в Европе, люди думают, что стоит здесь только пошире открыть карман, и блестящие звонкие доллары сами в него посыплются. Если кому-нибудь повезет, то газеты кричат об этом на каждом углу, а о тех тысячах, что тонут, гибнут и пропадают без следа, - молчок. Так вы уже нашли свое счастье или хотя бы напали на его след?

– Пожалуй, напал.

– Тогда не зевайте, не потеряйте его. Я и сам хорошо знаю, как легко сбиться со следа. Вы наверняка слышали, что я стреляный воробей, далеко не трус и могу потягаться с любым вестменом, а ведь я уже который год гоняюсь за счастьем. Сколько раз казалось, что до него рукой подать, но всегда оно непонятным образом ускользало от меня и исчезало, как мираж, существующий только в человеческом воображении.

Он умолк, мрачно глядя в пространство. Я ничего не ответил, Олд Дэт покосился на меня и объяснил: