Белый брат Виннету
Шрифт:
– Охотно верю вам, это вполне естественно. Ваши изысканные манеры, ваше поведение располагают к вам безусловно, - нагло заискивал я перед ней.
– Ах, что вы, что вы.
– Она явно попалась на мою грубую лесть.
– Эта история растрогала меня до слез, и я очень рада, что несчастному юноше удалось вовремя скрыться.
– Скрыться? Неужели его преследуют?
– Так оно и есть.
– Ах, как это странно! Такой талантливый поэт, и вдруг ему угрожают, его преследуют! Я редактор, а значит, в какой-то степени его собрат по перу... Может быть, мистер Олерт нуждается в защите? Может,
Щеки дамы зарделись. Она достала из кармана платок, правда, не очень свежий на вид, чтобы в любой момент иметь его под рукой, и сказала:
– Что касается тайны, сэр, считаю, что не обязана больше молчать, раз эти господа уже покинули мой дом. Я была бы только рада, если бы вы смогли помочь молодому человеку.
– Я сделаю все от меня зависящее. Однако прежде, чем что-то предпринять, я должен знать, в чем, собственно, дело.
– Вы узнаете все. Сердце приказывает мне открыться вам. Всему виной любовь, беззаветная и несчастная.
– Так я и думал. Несчастная любовь - это муки, разбивающие сердце вдребезги, - высокопарно воскликнул я, хотя о любви знал только понаслышке.
– Ваши слова еще больше расположили меня к вам. Вам уже пришлось страдать от любви.
– Пока еще нет, - сознался я, чтобы не слишком завираться.
– В таком случае, вы счастливый человек! А я, увы, натерпелась больше, чем одно человеческое сердце способно вынести. Моя мать была мулаткой. Я обручилась с белым юношей, сыном плантатора. Наше счастье рухнуло, как карточный домик, потому что отец жениха не пожелал принять в семью цветную девушку. Поэтому я очень сочувствую молодому человеку, которому уготована такая же жестокая судьба.
– Он влюблен в мулатку?
– Да. И его отец тоже решительно против брака. Коварством он добился от молодой леди расписки о том, что она отказывается от счастья и никогда не соединится с любимым.
– Какой бессердечный отец!
– воскликнул я с хорошо разыгранным возмущением, чем опять завоевал одобрительный взгляд женщины.
Хозяйка пансиона приняла россказни Гибсона за чистую монету и растрогалась до глубины души. Наверняка она рассказала ему историю собственной любви, а он сразу же сочинил сказку, при помощи которой ему и удалось добиться ее сочувствия и благовидно объяснить необходимость так поспешно покинуть ее гостеприимный дом. Для меня же было очень важно узнать, что Гибсон теперь скрывается под именем Клинтон.
– Да, именно бессердечный!
– искренне согласилась она с моим не очень искренним мнением.
– Однако Уильям остался верен любимой, привез ее сюда и поместил в одном из пансионов поблизости.
– Тогда я не понимаю, что принудило его покинуть Новый Орлеан.
– Его стали преследовать.
– Значит, отец приказал выследить его?
– Да. Он послал сыщика, негодяя, который со злосчастной распиской в руках преследует Уильяма и гоняется за ним по пятам из города в город. (В глубине души я потешался над простодушной женщиной, которая столь сердечно беседовала с "негодяем".) Это полицейская ищейка. Он должен поймать Уильяма и препроводить в Нью-Йорк.
– Секретарь мистера Олерта
– спросил я, надеясь получить кое-какие сведения о себе самом.
– Да, и очень подробно. Вполне возможно, что он разыщет квартиру Уильяма и навестит меня. Но я устрою ему достойный прием. Я уже обдумала каждое слово. И от меня он не узнает, куда уехал бедный юноша. Я направлю сыщика по ложному следу, в противоположном направлении.
Хозяйка перечислила приметы сыщика и даже назвала его, то есть мое, имя. Описание было верное, хотя и не очень лестное.
– Я жду его с минуты на минуту, - продолжала она.
– Когда мне доложили о вас, я была убеждена, что это он. К счастью, я ошиблась. Вы не способны преследовать влюбленных, разрушать их сладкое блаженство, не можете поступать так низко. По вашим добрым глазам я вижу, что вы непременно поместите в своей газете статью, в которой возьмете под защиту несчастных и заклеймите позором их преследователя.
– Я готов это сделать, но мне необходимо знать, где сейчас находится Уильям Олерт. Прежде всего я должен написать ему письмо. Вы, вероятно, знаете его местопребывание?
– Я действительно знаю, куда он отправился, однако не уверена, что ваше письмо застанет его там. Полицейского я бы послал на Север, но вам скажу правду: мистер Олерт уехал на Юг, в Техас. Он собирается в Мексику и искал пароход до Веракруса, но сейчас ни одно судно не идет туда, и ему пришлось сесть на "Дельфин", отплывающий в Кинтану.
– Вам это точно известно?
– Конечно. Мистер Олерт так спешил, до отъезда оставалось так мало времени, что они еле успели собраться. Им помогал мой дворецкий, который и проводил мистера Олерта и его секретаря на пароход, поговорил с матросами и узнал, что "Дельфин" идет только до Кинтаны с заходом в Галвестон. Они действительно уплыли на "Дельфине", дворецкий ждал в порту, пока судно не отошло от причала.
– А невеста мистера Олерта была с ним?
– Естественно. Хотя мой дворецкий и не видел молодую леди, потому что она сразу же ушла к себе в каюту, чтобы избежать чужих взглядов. Он и не спрашивал о ней, мои слуги приучены вести себя тактично и деликатно. Само собой разумеется, Уильям не бросил на произвол судьбы свою невесту. Я в какой-то степени даже рада, что их недоброжелатель навестит меня, потому что это будет замечательное в своем роде событие. Сначала я попробую смягчить его сердце и склонить на сторону влюбленных, а если не удается, брошу ему в лицо резкие слова и поведу разговор в таком презрительном тоне, что он сгорит на месте от стыда.
Добрая женщина и в самом деле пришла в волнение от сопереживания несуществующим любовникам. Она встала со стула, сжала маленькие, пухлые кулачки и, протянув руки к двери, с чувством произнесла:
– Приди же, посланник ада! Я уничтожу тебя одним взглядом и разорву в порошок словами презрения!
Я узнал все, что хотел, и мог бы беспрепятственно уйти. Кто-то другой скорее всего именно так бы и поступил, оставив женщину в заблуждении. Но я решил открыться ей, чтобы она в будущем поостереглась принимать отпетого мошенника за порядочного человека. У меня не было страха, что своей откровенностью я могу навредить себе же, и поэтому сказал: