Белый Бурхан
Шрифт:
— Девочка у Барагаа умерла…
Сапары прятала глаза от брата, боясь, что он прочтет в них какую-то свою собственную правду и, значит, ее новую страшную перед всеми вину. Но у Кучука была своя цель, и ему было не до переживаний сестры, которыми она никогда не любила делиться.
— Значит, вы вместе приехали от Учура? Куда же Дельмек потом уехал?
— Он мне не сказал.
Кучук на какое-то время задумался, выписывая концом нагайки вензеля на дырявой шкуре, потом поднял глаза на Сапары, скользнул ими мимо,
— Да-да, мог и уехать… Сейчас, после непогоды, и у кама, и у лекаря много будет выгодной работы! У каждого что-нибудь, да случилось!.. Лопатой теперь Учур с Дельмеком будут деньги грести, стадами скот пригонять… Ты что же, сестра, не угостишь брата аракой, а?
— Нет, Кучук, араки. И еды никакой нет. Все на поминки увезли… А новую араку заводить — молока нет…
— Э-э, помню, сестра, у вас с Дельмеком когда-то водились белые и желтые кружочки, хе-хе… Не могла бы ты мне дать их на время? Скота хочу подкупить, пока он дешевый… А?
Сапары похолодела: может, и хорошо, что Дельмек деньги с собой взял? Этот бесстыжий у нее последнее бы отнял!.. Может, Дельмек и не уехал к своим русским, а к купцам отправился, чтобы вещи, одежду и посуду новые купить? Мясо, молока, ячменя… Ну, конечно! Он же сам спасал аил, знает потери!.. Как же это раньше ей в голову не пришло?!
— Все деньги Дельмек взял с собой, Кучук. Сам же видишь — ни еды, ни одежды… Ничего нет! Все непогода отняла! К тебе хотела ехать, пару овец из своих взять на мясо…
Кучук покрутил головой:
— Зря бы съездила! Нет у меня дома овец, все на яйлю!
— Сам же ты что-то ешь! — вспыхнула Сапары.
— У соседей покупаю! Купленое тратится меньше, чем свое.
— А я думала, что поможешь нам… Кучук обескураженно развел руками:
— Я бы рад помочь… Самого чуть не разорила непогода! Потому и за деньгами к вам приехал… Ну ладно, сестра, не горюй! Обживетесь, все будет! Дельмек — человек надежный.
И Кучук, похлопав ее по спине ладонью, торопливо вышел.
Сапары грустно усмехнулась: вот и все. Муж уехал неведомо куда и зачем, а брат отказал даже в малой помощи… Живи одна, Сапары, как сумеешь! Ты же сама этого хотела?..
Все в жизни устроено удивительно просто: родился, пожил немного, умер. Нет тебя — и нет памяти о тебе! И у людей так, и у животных… Но ведь какой-то след на земле каждый оставляет? Должен, обязан оставлять!..
Дельмек стоял над трупом погибшего коня и мучительно вспоминал его кличку. Не вспомнил. А может, ее у него и не было? Конь он конь и есть. Зачем ему имя?
Конь погиб, сорвавшись на мокрой осыпи, едва не утащив в пропасть и самого всадника — хорошо, не в седле был Дельмек, а в поводу вел его, огибая отвесно падающую скалу. Дельмек даже и не помнил, когда и как он успел отпустить уздечку, хотя всегда ее наматывал на кулак!..
Теперь придется через все перевалы пешком идти, пока не повезет
Сняв нож с опояски, Дельмек отточил его на плоском камне, начал привычно разделывать тушу. Шкура ему не нужна, а вот несколько кусков хорошего мяса не помешают. Соорудив из двух камней очаг, натаскав ворох сушняка, Дельмек разжег костер, нанизал на палку куски мяса, медленно поворачивая их в огне, обжарил. Жаль, конечно, что нет и крошки теертпека с собой, но конину и без хлеба есть можно…
Он далеко и надежно ушел от возможной погони. Теперь даже временный аил — чадыр — можно поставить, заняться охотой в горах. Конской туши ему на неделю хватит, если мясо заранее приготовить, чтобы не протухло. Конечно, коня жалко, но ведь рано или поздно, а его все равно бы пришлось бросить или подарить кому-нибудь. В алтайский аил хорошо приезжать на коне, а в русскую деревню лучше входить пешком, потому хотя бы, что идешь за милостыней, а не гордыню свою показать… Да и ружье придется бросить или спрятать в камнях…
Ружья Дельмеку совсем не жаль — назад к охотничьему ремеслу он теперь уже возвращаться не собирался: и годы не те, и охоты особой нет по горам лазить… Да и понял уже бывший лекарь, превратившийся в бездомного бродягу, что легче и проще прожить среди людей на обмане, если совести не иметь ни капли!
Теперь Дельмек не хотел никаких встреч со своими старыми знакомыми. Его след должен навсегда затеряться в горах, а имя исчезнуть из памяти Сапары, Учура, Кучука и других неприятных для него людей… Как имя этого вот коня, сорвавшегося в пропасть…
В горах мало торных дорог. В жизни их еще меньше. И у каждого человека может быть множество дорог, но всего одна жизнь, которая и есть самая главная дорога человека! И слишком дорого ему обходится уступка другим хотя бы одного вершка этой дороги: там постоял, здесь переждал, начнешь вспоминать и получится, что только и делал, что пропускал мимо себя другие жизни!
Уже пора было думать о ночлеге, а Дельмек все не мог расстаться со своими мыслями, которые текли и текли, подобно реке, ударяясь волнами то о правый берег, то о левый…
Догорал костер, росла горка жареного мяса, лежащая поверх подсохшей шкуры коня. Надо подняться и еще сходить за сушняком, но на это уже не было ни сил, ни желания.
— Кто такой? Почему очаг зажег, а аил не поставил?
— Сейчас поставлю, — равнодушно отозвался Дельмек, как бы отвечая на свои мысли. Вздрогнул от собственного голоса, выронил палку с куском мяса. Она шлепнулась в огонь и сразу же вспыхнула коптящим пламенем. Дельмек выхватил ее из огня и только теперь поднял голову. — Э-э, кто тут?