Белый Бушлат
Шрифт:
Погода в Рио стояла мягкая и теплая, и представлялось почти невероятным, что мне когда-либо еще потребуется столь тяжелая вещь, как бушлат на теплой подкладке. Однако тут на память мне приходило побережье Америки: по всей вероятности, когда мы окажемся там, наступит уже осень. Да, не сомневайтесь, все эти соображения я учитывал. И тем не менее меня охватило непреодолимое желание разделаться с бушлатом, а там будь что будет. Посудите сами, бушлат этот был просто чудовищный. В какие только неприятности он меня не вовлекал! А сколько раз я из-за него попадал в беду! Не подвергалась ли из-за него моя жизнь однажды смертельной опасности? У меня было ужасное предчувствие, что, если я и дальше буду его носить, он меня подведет еще раз. «Хватит! — произнес я про себя. — Продам
В должное время команда была снова собрана вокруг грот-мачты. Баталер взобрался на свой пьедестал, и церемония началась. Тем временем я постарался укрыться на батарейной палубе так, чтобы, оставаясь в тени, все услышать и издали наблюдать за ходом событий.
Так как времени с тех пор утекло немало, чистосердечно признаюсь, что я тогда вступил в тайные переговоры с одним приятелем-янки — школьным учителем и коробейником Уильямсом. В задачу его входило вертеться по соседству с аукционом и, если спрос на мой бушлат окажется слабым, вливать в него новую силу, а когда предложения посыплются со всех сторон, с тупым упорством повышать цену, доведя разохотившихся конкурентов до самых безумных и непомерных предложений.
После того как был продан ряд предметов, белый бушлат был неторопливо выставлен на обозрение и, зажатый между большим и указательным перстом аукционщика, представлен придирчивым ценителям.
Здесь уместно будет еще раз описать мой бушлат, ибо, подобно тому как портрет человека в юности вряд ли будет иметь сходство с изображением его в старости, так и мой бушлат, претерпевший столько изменений, должен всякий раз быть заново описанным, дабы отразить все стадии его метаморфоз.
Его постигла преждевременная старость, он был весь покрыт печальными рубцами от замурованных карманов, некогда перерезавших его поверхность в различных направлениях. Некоторые участки его покрылись от сырости налетом плесени; с одной стороны он утратил часть своих пуговиц, остальные же были поломаны или надтреснуты, между тем как мои неоднократные попытки сообщить ему более темную окраску, натирая им палубу, придали ему крайне неопрятный вид. Но как бы то ни было, аукционщик продемонстрировал его со всеми его изъянами.
— Достопочтенные старцы, приписанные к запасным якорям, вы, отважные фор-марсовые! И вы, драгоценные шкафутные, что вы скажете при виде этого несравненного белого бушлата? Со всеми пуговицами и рукавами, подкладкой и полами он должен быть сегодня безоговорочно продан. Сколько дадите за него, славные мореходцы Колумбии? Называйте цену!
— Вот те раз! — воскликнул фор-марсовой, — никак эта куча старого тряпья — бушлат любимчика Джека Чейса? И впрямь это белый бушлат!
— Белый бушлат! — откликнулось с полсотни голосов, — точно, белый бушлат!
Крик прокатился по всему кораблю, как боевой клич, совершенно захлестнув одинокий голос моего приятеля Уильямса, в то время как все матросы напрягали зрение, чтобы получше рассмотреть его, и никак не могли взять в толк, как он мог затесаться в вещевой мешок покойного матроса.
— Да, славные матросы, — воскликнул аукционщик, — понимаю ваш интерес. Второго такого бушлата вы не найдете ни по эту, ни по ту сторону мыса Горн, можете мне поверить. Нет, вы только посмотрите на него! Ну, сколько даете? Называйте цифру, но только не действуйте необдуманно. Осмотрительность, друзья, осмотрительность! Помните, сколько у вас на текущем счету. Держите себя в узде!
—
— Не слушайте этого старца! — воскликнул аукционщик. — Сколько за бушлат, благородные пловцы?
— Бушлат? Это — бушлат? — воскликнул щеголь из каюткомпанейских шестерок. — Его кроил, верно, парусник. Сколько саженей парусины на него ушло, баталер?
— Сколько за такой бушлат? — повторил, выделяя слово «бушлат», аукционщик.
— Бушлатомего называешь? — воскликнул подшкипер, — а почему бы не назвать его побеленной военной шхуной? Ты только посмотри на порты — воздух в холодные ночи впускать.
— Форменная селедочная сеть, — вставил Граммет.
— В дрожь бросает, только взглянуть на него, — отозвался крюйс-марсовой.
— Молчать! — воскликнул аукционщик. — Ну, начинайте, назначаете цену, ребята, любую, какую угодно. Он должен быть продан. Ну, сколько я за него получу?
— Э, баталер! — крикнул шкафутный, — чтоб всучить его даже новичку, ему нужно новые рукава поставить, новую подкладку, да и весь верх обновить в придачу.
— Что вы на эту одёжу зубы скалите? — произнес пожилой баковый. — Разве вы не видите, что это самая что ни на есть парадная форма: три пуговицы с одной стороны и ни одной с другой.
— Молчать! — повторил аукционщик. — Ну сколько, морские волки, за этот отменный подержанный бушлат?
— Уж если на то пошло, один цент я за него дам. На ветошь пойдет.
— Ну кто еще? Скажите же хоть что-нибудь, колумбийцы!
— Ну ладно, — произнес Граммет, как-то сразу придя в неподдельное негодование, — если ты хочешь, чтоб мы что-нибудь сказали, тогда слушай: спиши ты эти старые лохмотья за борт и покажи нам что-нибудь, на что посмотреть бы стоило.
— Так что? Никто ничего не дает? Ладно, отложим в сторону. Посмотрим другое.
В то время как разыгрывалась эта сцена и белый бушлат мой терпел всякие поношения, все во мне бушевало. Три раза я чуть было не выскочил из своего укрытия, дабы унести его подальше от насмешников. Но я все медлил, льстя себя надеждой, что все наконец наладится и белый бушлат обретет покупателя. Увы! Этого не случилось, иного способа отделаться от него не было, как завернуть в него сорокадвухфунтовый снаряд и предать его волнам. И хотя во время какого-то приступа отчаяния у меня промелькнула эта мысль, однако тут же совершенно непонятным образом, вероятно, из каких-то суеверных соображений, такое решение мне вдруг стало претить. «Если я утоплю свой бушлат, — фантазировал я, — он без сомнения расстелется на дне как постель, на которую рано или поздно мне придется лечь утопленником». Так, бессильный спихнуть его на кого-либо другого и удерживаемый от мысли навеки убрать его с глаз долой, я и остался при своем бушлате, который прилип ко мне, как роковая одежда Несса [258] .
258
Здесь неточное использование античной легенды. В греческом мифе речь идет об одежде, пропитанной кровью кентавра Несса, которую Деянира приготовила для своего мужа Геракла, надеясь таким образом вернуть его любовь. Отравленная одежда послужила причиной смерти героя.
XLVIII
Ревизор, баталер и почт мейстер на военном корабле
Поскольку баталер играл столь видную роль при неудачной попытке продать мой бушлат с аукциона, я вспомнил, что уместно было бы рассказать, какая на кораблях это важная персона. Он правая рука, доверенное лицо и счетовод ревизора, который перепоручает ему все расчеты с командой, в то время как сам в большинстве случаев просматривает подшитые газеты в уютной каюте, вместо того чтобы углубляться в свои гросбухи.