Белый царь – Иван Грозный. Книга 1

Тамоников Александр

– Многих лет тебе, государь!

– Благодарю. Да вы проходите, Дмитрий, отец Филипп, присаживайтесь на лавки. Поговорим, а время подойдет, и отобедаем вместе.

Царь сел в кресло, князь Ургин и Соловецкий игумен устроились на лавке, устланной дорогими коврами.

– Поначалу дело решим, да, Филипп? Ведь ты же приехал с Соловков не только ради встречи с друзьями?

– Так, государь.

– Говори, что за дело у тебя ко мне, не стесняйся. Ты и Дмитрий – мои истинные друзья. Вы в детстве жизнь мне спасли, поддерживали как могли, обороняли, защищали, до конца исполнили клятву, данную моему отцу.

Филипп достал две грамоты.

– Девять лет назад, государь, твоим повелением монастырю было разрешено беспошлинно продавать соль

по десять тысяч пудов в год. Ты подтвердил данное право вот этой грамотой, а два года назад отменил его другой. – Филипп поднял вторую грамоту. – Правда, взамен ты пожаловал нам другие милости, но беспошлинная торговля приносила неплохой доход, позволявший укреплять монастырь, строиться, расширяться. Хочу узнать, почему ты принял такое решение.

– А ну-ка дай запретную грамоту. – Иван Васильевич посмотрел документ. – Да, подпись моя, печать царская. Почему лишил данного права? Деньги в казну требовались на астраханский поход да на укрепление новых границ. Ты вот, Филипп, монастырем управляешь, а мне приходится обо всем государстве думать. Решим так. Все солеварни, принадлежащие монастырю, я от оброка освобожу. Только все сделать надо как положено. Подашь челобитную, получишь царскую грамоту. Сегодня же! Это тебя устроит?

– Да, государь, благодарю!

– Что еще просишь?

– Больше ничего.

– Подумай, Филипп.

– Подумал. То, что хотел, получил.

– Ну и хорошо.

– Мы с Дмитрием ночью долго беседовали. Он рассказывал о рождении твоего сына Федора, с чем искренне поздравляю тебя, и о том, что теперь ты собираешь поход на Ливонию.

– За поздравления благодарю, только болеет Федор.

– Так ему три месяца всего, подрастет – окрепнет.

– Молюсь о том и надеюсь. А с Ливонией что делать, Филипп, коли она не исполняет условия перемирия, заключенного еще с моим дедом? Ливония должна ежемесячно вносить дань за город Юрьев. Срок перемирия истек, а орден словно забыл о своих обещаниях. Пришлось напоминать. Года три назад я потребовал возврата недоимок и предложил продолжить перемирие. Как видишь, ни о какой войне и речи не шло. Соблюдай уговор и живи спокойно. В этом мы должны были получить первую выплату долга за Юрьев, но ничего подобного не последовало. Кроме того, дабы облегчить торговлю, весной на берегу Нарвы мы поставили порт. Не забыл я и дело Ганса Шлитте, хотя со времени несправедливого суда над ним прошло девять лет. Я поручил Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву мастеров разных ремесел: зодчих, докторов, печатников. Тех, в ком сильно нуждалась Русь. Шлитте набрал около трехсот человек и направил их в Москву двумя обозами. И что? Одних арестовали и засадили в тюрьму. Вторых вместе с самим Шлитте задержали в Любеке. Ганс попытался пробраться в Россию, но был пойман и казнен. Этот произвол как понимать? Понятно, Ливонский орден опасался, что мастера, завербованные Шлитте, усилят мощь Руси. Но зачем поступать так подло, гнусно? На переговорах я напоминал ливонским послам о безобразиях, творимых орденом, но они будто оглохли. Что ж, не слышат слов, уши им прочистят пушки. Не желают пропускать торговые суда в наш порт, займем Нарву. Не знаю, о чем думают рыцари Ливонского ордена. Видимо, наши победы ничему не научили их. Сами ослаблены поражением в конфликте с польским королем Сигизмундом Вторым Августом, расколоты в результате церковной распри и все туда же, воевать с Русью. Но не хотят они мира, значит, быть войне. Я не намерен уступать и позволять попирать интересы своего государства. Рыцари узнают, что представляют собой русские воины.

Филипп тихо спросил:

– А нельзя ли, государь, еще раз попробовать договориться с Ливонией?

– Ты, Филипп, видимо, плохо услышал то, что я сказал. Мы пытались договориться по-хорошему, не получилось. И не по нашей вине. Может, мне еще на поклон к ним пойти? Этому не бывать! Ливонцам надо думать о том, как быстрее поправить дело, не допустить вторжения наших войск на свою землю. Для этого надо только выплатить долг и подписать

новые условия перемирия. Все! Никакого похода не будет! Но нет. Уперлись рыцари. Что ж, дело, как говорится, хозяйское.

В палаты вошла царица, поздоровалась с князем Ургиным, поклонилась игумену, что-то шепнула Ивану и неспешно вышла.

Дмитрий спросил царя:

– Случилось что, государь? Может, нам уйти?

– Нет, ничего не случилось. Анастасия спросила, пойду ли я с ней и сыновьями. Я сказал, что позже прогуляемся. День большой. – Царь глубоко вздохнул. – Страшно мне за нее. Болеть стала часто. То одна хворь прицепится, то другая.

– И давно, государь? – спросил Филипп.

– Да уж второй год, наверное. Как Ивана родила. А после Федора хуже стало.

– А Иван как?

– Ничего. Тоже иногда болеет, но разве в младенчестве по-другому бывает? Хотя Дмитрий крепче был. Как сейчас помню, беру его после купания, а он ручонками машет, бороду теребит, улыбается. Сам весь такой розовый, сбитый, тяжеленький. Был!.. Сгубили враги первенца. Эти злодеи рядом, на подворье Старицких. У меня нет доказательств их вины, но все от них. Разгромить бы это осиное гнездо, да не по закону. Дмитрия забыть не могу. Смотрю на Ивана, а вижу его. Анастасия тоже. Плачет, когда вещи его перебирает. Все сохранила, в сундучке держит, страдает. Да и я, что скрывать. Иногда страшные мысли приходят. Первые дочери родились нормальными, здоровыми, но умерли, не прожив и года. Дмитрий был убит на глазах у отца и матери. Вдруг и моя внезапная болезнь, и хвороба Анастасии – продолжение дел проклятых врагов? Не Ефросинья ли порешила сгубить и Настеньку?

Голос подал Филипп:

– Разобраться бы во всем этом, государь. Может, страхи твои и напрасны. А царицу ты береги. Она ослабела от родов, но поправится. А еще лучше, как время свободное выпадет, приезжай-ка ко мне на Соловки, государь. Вместе с семьей! Вот где отдохнете спокойно, наберетесь живительной силы.

– Спасибо, Филипп. Может, и приедем, но сейчас, сам видишь, забот много.

– А разве осмотреть северные границы Руси – не государственные дела?

– Всему свой черед. Сейчас на первом месте Ливония. Запад. Но нельзя забывать, что главным врагом Руси было и остается Крымское ханство в союзе с Турцией. Они еще проявят себя. Войны с Крымом не избежать. Но мы готовы к ней. Впереди освоение Сибири. Там несметные богатства, могущество Руси. Мы пойдем туда. Позже. Видишь, отец Филипп, сколько дел впереди.

– Да, государь, ты поистине великий царь. В моих словах нет ни капли лести. Ты прекрасно знаешь, что я никому и никогда не льстил. Как и князь Ургин.

– Я хорошо вас знаю. Но время помолиться да идти в трапезную, где все уже готово к праздничному обеду.

– А что за праздник сегодня, государь? – спросил Ургин.

– Большой праздник, Дмитрий. Я встречаю настоящих друзей.

– Митрополита надо бы позвать, – проговорил Филипп. – А то неудобно выйдет. Я сперва должен был к нему явиться.

– Ничего. Владыка приедет. За ним уже послали. Идемте в собор.

После обеденной трапезы Филипп получил от государя грамоту об отмене пошлины на соляную торговлю и поехал с Макарием на его подворье. Иван отправился на прогулку с супругой и детьми.

Ургин вернулся домой и вечером того же дня узнал, что Филипп срочно отбыл на Соловки. Дмитрию не давала покоя мысль о послушнике Федоре Кучере, нашедшем приют в Соловецком монастыре.

Князь велел Кирьяну позвать к нему сына.

Тот не заставил отца ждать.

– Ты звал меня, отец?

– Проходи, Лешка, садись на лавку да слушай.

Княжич подчинился.

Дмитрий рассказал сыну о странном послушнике.

Алексей внимательно выслушал отца, резко поднялся и воскликнул:

– Неужто этот Федор замешан в убийстве царевича Дмитрия?

– А вот это и надо выяснить, Лешка. Поначалу хорошо бы выведать, кто бежал с подворья Старицких два года назад.

– Сделать это можно, отец. У Старицких служит конюхом дальний родственник нашего Кирьяна.