Белый Дозор
Шрифт:
— О! Вполне! Откроешь?
Невзор улыбнулся.
— Хочешь фокус, красавица? Как тебя, кстати, зовут?
— Карина.
— Ну, кто бы сомневался, что Дорогая, — криво усмехнулся Невзор. — Хочешь фокус, Карина?
— Хочу, хочу, — она, стараясь не испортить клиенту настроение, захлопала в ладоши.
— Ну, смотри…
Невзор откинулся на спинку дивана, посмотрел на горлышко закрытой бутылки и Карине показал, мол, «смотри туда же».
— Пуфф, — дунул Невзор, и сама собой развернулась и отпала фольга, раскрутилась проволочка, и пробка, словно нехотя, оставила
— Ого! — Девушка с восторгом смотрела на колдуна. — Как ты это делаешь?!
— Пей. Потом еще что-нибудь покажу, — холодно пообещал Невзор, внимательно осматривая фланирующую мимо публику.
Поняв, что клиент у нее сегодня весьма особенный и ожидать от него традиционных ухаживаний не приходится, Карина достала плачущую бутылку из ведра и наполнила два фужера. Взяла свой, подала другой колдуну. Тот покачал головой:
— Я не пью алкоголь.
— А… Что с тобой? — Карина спохватилась. — То есть я хотела сказать, что нет проблем, я выпью одна.
— Ну зачем же? Я охотно составлю компанию. Вот только еще один фокус…
Невзор прищурился, быстро прошептал что-то, и шампанское в фужерах изменило свой цвет с золотистого на багрово-красный.
— Господи, что это?! — Карина чуть не выронила свой бокал.
— Пей, тебе понравится, — Невзор с любопытством наблюдал за ней. — Пей, я тебе говорю! — в его голосе появились повелительные нотки.
— А ты?
— Легко, — Невзор осушил свой бокал. — Ну!
Карина пригубила. Тут же скривилась.
— Это же… Кровь!
— Да что ты?! Кровь?! В самом деле?! — издеваясь над ней, кривлялся Невзор. — Пять тысяч долларов, если выпьешь до дна прямо сейчас.
— А ты точно заплатишь?
— Я не торгуюсь.
Она застыла, не в силах отказаться от таких денег. В нерешительности посмотрела на содержимое фужера, поднесла к губам, сделала первый глоток. Замерла, прикрыв глаза. Невзор впился взглядом в ее лицо. Оно менялось на глазах, из тщательно накрашенного превращаясь в противоестественное, словно отражаясь в искаженном зеркале. Черты его заострились, веки стали еще более черны, глаза ввалились, кожа побледнела. Довольный результатом, Невзор улыбнулся.
— Очнись, девочка. Такой ты мне больше нравишься. Допей до конца.
Она открыла глаза. В ее взгляде горела неистовая жажда насыщения. Она залпом допила оставшееся в бокале и хриплым голосом отчетливо произнесла:
— Я. Хочу. Еще.
Невзор сделал широкий жест, обводя зал рукой и указывая на танцпол, на сидящих за столиками людей.
— Смотри сколько их. Начинай с любого.
Карина молча встала, сделала несколько шагов. Мимо нее со скучающим видом проходила какая-то девушка, и Карина молча набросилась не нее, повалила, вцепилась зубами в локтевой изгиб. Вмиг прокусила кожу, перегрызла крупную вену и стала высасывать кровь. Она проделывала всё это, несмотря на вопли жертвы.
Но ничто, казалось, уже не могло произвести особенное впечатление на пресыщенных посетителей клуба. Кто-то подумал «лесбиянки», кто-то смотрел со скучающим видом, считая, что это, должно быть, какое-то ролевое
Невзор наблюдал за всем происходящим с равнодушием, достойным глыбы мрамора, но вдруг лицо его просияло:
— Ну, конечно! Нет предела совершенству! Что же я раньше-то? — Он внезапно сделался очень мрачен и, с раздражением наблюдая за творящейся в клубе вакханалией, охваченный несвойственной ему неподдельной скорбью вздохнул. — Мара, черная моя мать, зачем забрала ты от меня к себе душу единственного моего брата? Один я, всё время один, проклятое тысячелетнее, бесконечное одиночество…
Музыка в клубе сама собой стихла, ибо диджей, стоящий за пультом, превратился в верткого упыря и перестал следить за своей техникой, из колонок слышалось громкое шипение. Задумчивый и печальный Невзор решил, что устроенная им сцена кровавой бани достойна лучшего, чем бешеный клубный балаган. Что-то щелкнуло, переключилось, и послышалась из колонок грустная песня.
Под последние печальные аккорды Невзор ушел из клуба под руку с Кариной. Под их подошвами хлюпала кровь и хрустели осколки битого оконного стекла. Ночь упырей только начиналась…
На ночь ворота Ваганьковского кладбища надежно закрывались. По территории кладбища носились свирепые бродячие собаки, готовые порвать любого чужака со стороны (именно чужака, потому что служащих кладбища собаки почитали за своих и не трогали). Охрана кладбища, испытывавшего в последние дни похоронный аншлаг (несмотря на отсутствие больших возможностей по новым захоронениям), несколько нетрезвых мужичков, ближе к полночи набились в бытовку и устроили примитивный карточный турнир. В покер и преферанс играют люди с высшим образованием, а кладбищенские сторожа режутся в то, что попроще, например, в буру.
— Молодка! — гаркнул расхристанный и краснорожий хранитель могил Борщенков и шваркнул своими картами об изрезанную столешницу, всю покрытую ожогами от притушенных сигарет.
— Бывает, — философски произнес умудренный и бывалый, седоусый Иваныч, которого все звали именно так, по отчеству, а не по имени и, поверх «молодки» Борщенкова, положил свои карты. — Бура, — произнес он со скромным пролетарским достоинством, но тут со стороны ворот послышался ужасный грохот, удачливый в картах Иваныч вскочил, подбежал к двери, рывком распахнул ее и заорал: