Белый флюгер
Шрифт:
Купря сидел на жёрдочке в красном отсеке. Нога у него окрепла и крыло почти зажило. Он встретил ребят тройным карканьем. Глаза горели, как красные бусинки. Карпуха протянул к нему руку.
— Иди ко мне, Купря! Иди!
Ворон соскочил к нему на ладонь и быстро перебрался по руке на плечо.
— Дрессированный! — удивился Яша. — А ко мне пойдёт?
— Попробуй! —
Яша протянул руку.
— Иди ко мне! Иди!
Купря вцепился клювом в Карпухины волосы, точно боялся, что его силой снимут с плеча хозяина. А Яша всё тянул к нему руку.
— Что это у тебя? — спросил Карпуха и даже присвистнул.
На Яшиной руке, высунувшейся из рукава, виднелись багровые рубцы. Мальчишка быстро одёрнул рукав и потупился.
— Это кто же? Отец? — нахмурился Федька.
— Кому ж ещё? — Гриша обнял брата за плечи. — Пройдёт!
Дороховых поразили эти багровые рубцы на руке. Яшу били не ремнём — ремень таких следов не оставляет.
— Вот уж не думал, — произнёс Федька. — На вашего отца это не похоже!
— Видать, крепко ты ему насолил! — сказал Карпуха.
— Насолил, — согласился Яша с такой покорностью, что Дороховым стало жалко его.
— Хочешь, я тебе Купрю отдам? — предложил Карпуха, чтобы как-то утешить мальчишку. — Он и к тебе привыкнет! Я ему скажу, чтобы привык!
— Нет! — отказался Яша. — Ты его отпусти на волю.
Карпуха обрадовался, что жертва его не принята.
— Отпущу! Крыло зарастёт совсем — и отпущу. А то — бери! С ним интересно!
— Лучше отпусти.
— Договорились! Когда отпускать буду — мы вас позовём!..
НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ
Ночью выпал первый снег. Он был мокрый и тяжёлый. Чуя смену погоды, ворон раскаркался в темноте и разбудил мальчишек. Карпуха прикрикнул на него. Купря замолчал, но братьям больше не спалось. Оба думали о предстоящей поездке в Ораниенбаум. Федька засмеялся в темноте.
— Помнишь, как тот матрос в комнату вбежал?.. Нас увидел — глаза чуть не лопнули!
— Разозлился, наверно!
— Ещё бы! Трое суток под арестом!
— Возьмёт и не пустит!
— Куда? — удивился Федька.
— К дяде Васе.
— Не имеет права — мы по делу!.. Может, этого Бугасова все чекисты ищут, а он сидит на своём дворе, да ещё лес обворовывает!
От залива долетел приглушённый расстоянием выстрел.
— Никак стреляют? — прошептал Карпуха.
Прогремело ещё два выстрела. Внизу заскрипела кровать — это отец встал с постели. Мальчишки скатились по лестнице и ворвались в комнату.
— Стреляют! — крикнул Федька.
— Не глухой, — ответил отец.
Он торопливо одевался, а мать зажгла лампу.
Выстрелы следовали один за другим, приближаясь к дому. Тревожно заржал Прошка
Липкий снег валил густо. Уже за камнем ничего не было видно. Дороховы прислушались. Им показалось, что где-то постукивают вёсла в уключинах. Потом послышались шаги. Подошёл встревоженный Семён Егорович, спросил:
— Не ты стрелял, Степан Денисыч?
— Тут, считай, из трёх винтовок били и из одного нагана, — ответил отец.
— По звуку определил?
— Наслушался в окопах… Будто гребут?
И верно: где-то за снежной пеленой шуршала и булькала вода. Рядом с камнем вынырнул широкий нос баркаса. Проскрежетав килем по дну, он остановился. Два матроса соскочили прямо в воду, крестом сомкнули руки, а двое других усадили на них пятого матроса. Он то стонал, то ругался такими морскими словечками, что отец крякнул и сказал:
— Ночью-то так вроде и не годится.
Тяжело хлюпая по воде, матросы вынесли раненого на берег.
— Чей дом? — спросил один из них, увидев светящееся окно.
— Мой, — ответил отец.
— Веди! — приказал матрос и крикнул оставшимся: — Прочешите берег! Следы на снегу посмотрите!
Семён Егорович вошёл в воду и помог подтащить к берегу баркас, а Дороховы двинулись к дому: отец — впереди, мальчишки — сзади двух матросов, которые несли раненого, продолжавшего ругаться.
— Контра проклятая! Из рук выскользнул… Ногу продырявил и ушёл, паразит!
— Не ушёл! — успокаивал его другой матрос. — Утонул, должно быть… Я ж ему всю обойму вслед выпустил. Ясно дело — утонул!
Отец остановился и оглянулся на матросов.
— Чего уставился? — рассердился раненый.
— Слышу — знакомые! — Отец вгляделся в одного матроса. — Запомнил я твоё «ясно дело!»
— Давай, давай! — нетерпеливо прикрикнул тот. — Веди!
Теперь и мальчишки узнали чекистов. Раненым оказался матрос Алтуфьев, который заснул у камеры предварительного заключения.
Дома командованье полностью перешло к матери. Она отобрала нож, которым старший матрос хотел разрезать брючину на раненой ноге, и аккуратно засучила штанину. А когда Алтуфьев, проскрипев зубами, начал снова ругаться, она так цыкнула на него, что он замолчал на полуслове.
— Кость не задета, — сказала мать, осмотрев рану на икре, и сразу же посыпались распоряжения: — Федька! Горячей воды из печки — в правом чугуне!.. Карпуха! Марля в комоде, в нижнем ящике!.. Степан! Йод на кухне — в шкафчике!
Старший матрос ушёл вместе со своим товарищем на берег. Алтуфьев перестал скрипеть зубами и, лежа на кровати, следил за руками матери. Похвалил её.
— А ты… не только драться умеешь!
— За кем гнались-то? — задал Карпуха давно мучавший его вопрос.
Матрос посмотрел на мальчишек и сделал страшное лицо.