Белый флюгер
Шрифт:
Яша как-то странно простонал и, не сказав ни слова, побежал домой. Он узнал в утопленнике человека, который недавно приходил в их флигель.
Карпуха растерянно посмотрел по сторонам и бросился к своему дому.
— Мам! Мам!.. Утопленник! Мам!
Мать хлопотала у печки. Поставив в угол ухват, она спросила недоверчиво:
— Какой ещё утопленник?
— Там!.. На берегу!..
— А не тот ли это выплыл? — вслух подумала она. — За которым ночью гнались?
У Карпухи отлегло от сердца. Конечно, это тот! Как он сразу не догадался?
— Значит,
— Никуда не пойдёшь! За печкой присмотри, — приказала мать. — Я на полустанок сбегаю! Просили же позвонить…
На берёзе закаркали вороны. Мать не обратила на это внимания, Карпуха услышал и выглянул в окно. К дому бежала жена Семёна Егоровича.
— Здорово! — воскликнул Карпуха. — Они вместо собаки! И всё Купря! Как увидит, что к дому идут, начинает каркать, а остальные подхватывают!.. Верно, здорово, мама?
Вбежав в комнату, соседка заголосила. Из её сбивчивых фраз, прерываемых всхлипываниями, с трудом можно было понять, что Яша упал с лестницы и разбился.
— Умирает! Сыно-о-ок умира-ает! — причитала соседка.
Мать заторопилась.
— Побежала! Доктора попрошу захватить!
Карпуха не знал, что делать с бившейся в истерике женщиной. Он погладил её по волосам.
— Не плачь, тётя Ксюша!.. Мы знаешь какие?.. Нам хоть бы что! Упадём — и… и ничего! Поболит и пройдёт!
Соседка рыдала, кусала пальцы, билась лбом о скамейку. Тогда Карпуха плеснул ей на затылок холодной воды. Это помогло. Тётя Ксюша приутихла. Через минуту она встала и, придерживаясь рукой за стену, вышла из дому.
Карпуха хотел бежать за ней, но в печке было полно дров. Недоглядишь — и спалит всё. А помочь Яше он всё равно не сможет.
«Как же он упал?» — подумал Карпуха и вспомнил крутую, похожую на корабельный трап лестницу. С неё упасть нетрудно. И высоко! Грохнешься — не одну кость сломаешь! Представилось Карпухе, как Яша вбежал в дом, чтобы сказать про утопленника. Отец с матерью, наверно, были наверху. Яша кинулся на лестницу, поскользнулся и полетел вниз…
Через час, когда все Дороховы собрались в двухэтажном флигеле, Семён Егорович дрожащим голосом рассказал, как произошло несчастье.
— Слышу — топочет!.. Обернулся — он поднимается из люка, и лица на нём нету! Хотел что-то сказать, пошатнулся и… вниз!!
Яша лежал на кровати в нижней комнате. Он был без сознания и дышал так, точно бежал в крутую гору. Гриша сидел в ногах, молча глядел ему в лицо и невольно дышал так же часто и прерывисто, как и брат. Ксения Борисовна прикладывала ко лбу Яши мокрые полотенца.
— Он головкой… головкой, — приговаривала она.
Требовательно просигналил автомобиль. Федька с Карпухой выбежали на улицу. Машина стояла у дома Дороховых. На берегу вокруг утопленника уже собралась толпа.
— Сюда! Сюда! — заорал Карпуха.
Люди в машине услышали, и она медленно двинулась к двухэтажному флигелю. Мальчишки встретили её на полпути. Рядом с водителем сидел Крутогоров, а сзади — Зуйко с каким-то человеком в штатском. Это был врач.
— Зовёте, а дома — никого! —
— Яша в том доме! — заторопился Федька. — А утопленник там, на берегу, где люди!
— Газуй! — приказал Крутогоров.
Водитель подрулил к крыльцу. Человек в штатском быстро вошёл в дом. Машина, подпрыгивая на буграх, спустилась к морю и по смёрзшемуся песку подкатила к толпе. Братья побежали туда же.
Утопленник лежал на берегу. Бушлат распахнут. На тельняшке — размытые следы крови.
— Молодой, — с сожалением произнёс кто-то. — Жить бы да жить ещё!
— Все поляжем! — пробурчал Бугасов. — Бьют без разбора!.. А кто не от пули, тот от голода подохнет!
Крутогоров взглянул на Бугасова, опять посмотрел на мёртвого, спросил у Зуйко:
— Тот?
— Будто тот, — неуверенно ответил матрос. — Ночь… Ещё снег валил… Только кому ж другому?
— Несите в машину…
Зуйко с водителем подняли тело. Тельняшка задралась. Под ней была видна батистовая рубашка.
— Тот ещё матросик! — негромко сказал Крутогоров и за рукав приподнял руку мёртвого. — Ноготки — что у барышни! Медяшку не драили!
— Бей! — зло выкрикнул Бугасов. — Бей каждого, у кого рубаха не в навозе и ногти без траура!
— Зачем каждого? — спокойно возразил Крутогоров. — Этот сам стрельбу открыл. Нашего матроса ранил.
Пока укладывали тело в тесную машину, подошёл врач.
— Я остаюсь. Везти его нельзя — сотрясение мозга. — Отозвав Василия Васильевича в сторону, он добавил: — Его сначала ударили по голове, а потом уж он упал с лестницы.
— Дела-а! — покачал головой Крутогоров и крикнул Зуйко: — Езжай один. Я — поездом.
Машина ушла. Врач вернулся во флигель. Толпа стала расходиться. Крутогоров с мальчишками пошёл к их дому.
— Была деревня: что ни изба — свояк! — послышался голос Бугасова. — А теперь понаехали неведомо кто!
— На нас ругается! — догадался Федька.
— Это и есть Бугасов? — спросил Крутогоров.
— Он… Хромой и злющий! Так всех бы и сожрал!
— Уцелеем! — улыбнулся Крутогоров. — Мне Зуйко рассказал… Только не тот это, ребята!.. Злой-то он — злой! И много у нас таких. Не понимают, что по-другому сейчас нельзя… Я вот рабочий, а Бугасов — крестьянин. Чего он на меня злится? А того, что хлеб я у него беру, а взамен ничего дать не могу. Дали землю, когда революцию сделали, а больше, прости, — сам нищий! Не работаю я, и завод мой Обуховский только на фронт работает. Никаких таких товаров, нужных в деревне, не делает. Не до этого!..
Крутогоров задумался о чём-то невесёлом, тревожном и, только подойдя к дому, закончил свою мысль:
— Нам бы с врагами разделаться, тогда бы всё и наладилось. Крестьянин нам — хлеб, а мы ему — и плуг, и керосин, и одежонку. Потерпи! А Бугасовы терпеть не хотят! Обижаются, а того в толк не возьмут, что без одежонки год-другой можно пробиться, а без хлеба и неделю не протянешь. Не дай армии хлеба — побьют наших. А как побьют, так у того же Бугасова земельку-то и отберут! Вот как оно получается…