Белый фрегат
Шрифт:
Когда упали цепи, а стоявшие поблизости фрегаты начали расступаться, на всякий случай освобождая дорогу до самого открытого моря, «Серебряная роза» стала беспокойно танцевать на волнах, то раскрывая, то складывая паруса. Амари наблюдал за ней с борта «Болтуньи», краем уха слушая, как очарованные, собирая уже ненужные цепи, рассказывают друг другу, что еще утром рядом с этим фрегатом невозможно было находиться, потому что «в голову лезла всякая дрянь». Теперь «Роза» в этом смысле ничем не отличалась от других кораблей.
Он закрыл глаза.
Где-то
Самое страшное было позади. Они победили. Шаркат стал пеплом, а пепел сдуло ветром, и уже совсем скоро чудовище из глубин Моря Обездоленных, полгода преследовавшее Талассу, должно было превратиться в страшную сказку.
Отчего же Амари чувствовал себя так, будто тонул в холодной мутной воде?..
– «Серебряная роза», – прошептала Марис Гансель и покачала головой, словно до сих пор с трудом веря в то, что произошло. – Подумать только, все случилось из-за меня. Если бы я не привела ее сюда, если бы я ее не разбудила, никто бы не пострадал. Это я во всем виновата.
– Если уж искать виноватого, – сказал Амари, покосившись на очарованную морем, – то им следует признать моего отца, капитана-императора Аматейна, который… – Он умолк, схватившись рукой за горло, а потом с усилием договорил: – Который избавился от любимого сына, когда тот превратился в серьезную угрозу.
Марис тихонько вздохнула и положила руку ему на плечо.
Они познакомились только вчера, но Амари казалось, что он знает Марис уже сто лет. Она видела его насквозь, и если кому-то и суждено было разгадать загадку «Утренней звезды», то только ей.
– Забудь о нем.
– Как же я могу забыть? – с горечью спросил Амари. – Я ношу его имя.
Рука у него на плече сжалась. Он повернулся к Марис и увидел, что глаза очарованной распахнулись, сделались огромными, а на лице застыло выражение глубокого удивления.
– Имя, – повторила Марис. – Ну конечно же, имя…
«Серебряная роза», почти год называвшаяся «Чокнутой», а до этого много лет лишенная имени, расправила паруса и решительно направилась к открытому морю. Никто не знал, что она будет делать – превратится или отправится на поиски нового навигатора, – но всем стало легче на душе, когда огромный фрегат на прощание ~спел~ о том, что видел перед собой.
О бескрайнем просторе и о свободе.
– Теперь я знаю, что произошло с моим отцом сорок лет назад, – сказала Ризель, глядя на Фаби. Девушка лежала, укрытая единственным одеялом, которое чудом уцелело в кубрике, забытое кем-то из цепных акул, и выглядела так, словно жизнь покинула ее. – Он надорвался, ломая фениксов одного за другим. Дар не пострадал, но случившееся не могло пройти бесследно. Может, он сломал кого-то еще – просто мы все об этом даже не догадываемся. Какой глупостью мне кажется
Эсме, стоявшая у окна, обняла себя за плечи. Ей было зябко и хотелось согреться, но ларим отказывался выходить из каюты, словно опасаясь, что шаркат вернется. Она и сама осталась бы там, но одиночество пугало еще сильней.
Все случилось слишком быстро… Джа-Джинни схватил ее и унес в небо за секунду до того, как чудовище поднялось над левым бортом «Невесты ветра», и с высоты происходящее казалось еще кошмарнее: она видела серое тело твари рядом с фрегатом и понимала, что с таким громадным противником «Невеста» не сталкивалась; она видела, что люди на палубе слепо движутся к разверстой пасти, как будто та притягивает их.
А потом Фейра крикнул: «Помоги мне!»
И помощь пришла.
– Как же все запуталось, – сказала Ризель.
Эсме была с ней совершенно согласна. После долгих и унылых дней пути через Море Обездоленных, после напряженного ожидания, пока появится чудовище или пока Немо Гансель передумает и позволит талассийцам помочь команде «Невесты ветра», – внезапное оживление и суета казались чем-то на грани безумия. С борта «Лентяйки» постоянно спускали все новые и новые тюки с припасами и разным скарбом, причем об этом не пришлось даже просить: очарованные сами несли бочки с соленой рыбой и водорослями, веревки и сети, гвозди и молотки, щетки, тарелки, ложки, одеяла и прочие мелочи, включая и то, о чем никто не вспомнил. Толком не придя в себя после встречи с шаркатом, матросы начали спешно приводить фрегат в порядок, и для каждого нашлось дело, кроме целительницы, принцессы и той пассажирки, что спала жутковатым сном, похожим на смерть.
Ризель коснулась щеки кончиками пальцев и с изумлением уставилась на свою руку. Эсме за миг до этого почувствовала, что принцесса плачет – удивительное дело, она почему-то была уверена, что Белая Цапля не умеет плакать, – и, повинуясь порыву, шагнула к ней, села рядом. Ризель спрятала лицо в ладонях, и спустя мгновение они сидели, обнявшись, словно сестры, и ничто вокруг уже не могло их испугать.
До вечера Сандер успел переделать множество дел. Он с радостью хватался за все, что ему поручали, чтобы не думать о сирринге, спрятанном за пазухой, и о музыке, которая скрывалась в нем. У него все внутри замирало от страха, что в следующий раз вместо ~песни~ «Невесты ветра» на волю вырвется мотив «Чокнутой» – ему даже в мыслях было непросто называть ее настоящим именем, – и хотя этот мотив теперь никому не навредил бы, потому что жуткий навигатор серебристо-серого корабля умер, Сандер все равно боялся.
Еще он боялся думать о собственной роли в произошедшем. Никто не бросил на него косого взгляда, никому даже в голову не пришло, что шаркат пришел к «Невесте ветра» не случайно. Мало времени, слишком мало! Еще день-другой – и они успокоятся, а потом обязательно поймут, что таких совпадений не бывает. Впрочем, даже тогда его ни в чем не заподозрят. Для них он просто музыкант и друг. Пока еще друг.
Надолго ли?..
Сандер был в трюме, когда что-то дрогнуло в недрах фрегата и тотчас же с палубы донесся чей-то возглас: