Белый город

Юрьев Валентин Леонидович

— И какая польза от твоего звона?

— На первый встают повара, на второй все наряды, на третий все, кроме пришедших с ночной… Вся наша жизнь по этим звонам, чтобы никакой путаницы не было…

— А световых меток нет, что ли?

— А где ты их возьмёшь вечером? Или в непогоду?.. Почему ты всё время споришь?… Конечно, спать можно и без часов… Без этого механизма… Но, ведь, с ним удобнее!.. А ты всё ругаешь…

— Ладно, не буду… Да не злись ты… Ну, характер такой… А бараки где?

— Вон там, крыши торчат… Что ещё не так?

— Ну, вот, теперь ты завёлся… Сказал же, не буду!..

Но бурчал он и сегодня и во

все следующие дни. Быстро привык к бою часов и знал досконально распорядок жизни в городке, но спорил по каждому мелкому поводу, брюзжал, ругался, и мне, порою, хотелось бросить наши утренние прогулки. За годы свободы я уже привык сам принимать решения и тирания родного и любимого ирита доводила иногда до бешенства. Только, именно его, одного на всём свете, я не мог просто взять и послать подальше! Его и мать!

Но мама, не советуясь, сама окунулась в суету чисто женских дел, ни с кем не пререкалась, и незаметно взяла весь дом в свои руки. Ей с удовольствием подчинялись служанки, на её голову спихнули все неприятные обязанности бытового плана и в замке стало уютнее, чище, хотя и непривычно, особенно, когда мне пришлось учиться разуваться на входе и чувствовать даже некоторую ущемлённость от этой бабьей дисциплины…

С отцом оказалось сложнее. Мы за несколько дней обошли с ним все закоулки городка. Посмотрели мастерские, штабели обожженых глиняных труб, ровных, как снаряды, с утоньшением на торце для соединения в гирлянды. Тихо гудели печи, два хассана загружали глину в формы и потом аккуратно ставили гильзы на просушку. Верёвочный конвейер поскрипывал от движения небольших корзин, катившихся по каменным колёсам… Снизу поступал бесконечный поток глины.

Сбегали на переговорный пункт, прятавшийся в секретных подземных пещерах. Святая-святых нашей границы, и отец долго не мог поверить, что звук удара по натянутой коже отсюда за несколько вздохов добегает до скрытого на вражеской территории слухача… Пришлось разрешить ему самому настучать нечто своё, неразборчивое, а потом эту же самую абракадабру озвучить в замке, в моём личном штабе. Не поверил… Решил, что это подвох…

Привёл мать и она следила, чтобы мы не выходили из связной комнаты. Матери не стали говорить о смысле проверки, так что она недоумённо дождалась, пока он, озабоченный сбегал в замок и вернулся, чтобы узнать от неё, что мы сидели смирно, никуда не отлучаясь. Жене он верил как себе! А мне, видимо, не совсем… А в связь поверил!

Кузница ошарашила грохотом, обдала жаром, поразила громадным количеством готовых колючих решеток, непонятных деталей, голыми телами и азартом работы. После получения в столице железа, работа шла и днём и ночью, несколько печей разогревали заготовки, Кузнец с Мастером тихо звякали мелкими инструментами на тонких операциях, а на ковке, играя мышцами, трудились потные ребята — подмастерья, меняясь по-очереди. Иногда они и спали тут же, в ужасном шуме, на топчанах, покрытых шкурами.

На стрельбище только с десятого раза отец убедился, что нет никакого колдовства в том, что толстая стрела из усиленного хассанского тхарата, намертво закрепленного на окованном ложе, способна пробить любой кожаный панцирь на расстоянии ста шагов, то есть трёх — четырёх предельных дальностей для пращи.

Он сам лично, никому не доверяя, швырял камни, тыкал кожу доспехов кинжалом, наводил стреломёт и даже смастерил собственные стрелы, видимо, опасаясь, что я пользуюсь мистическими

приёмами, чтобы обдурить его.

Стреломёт, уже прозванный "Гнусом", заряжался десятком стрел, все десять луков можно было нацелить в одну сторону и стрелять вслепую поодиночке и залпом. Конструкция позволяла быстро снять каждый лук отдельно и метать стрелы с руки. Мы установили грубые и неказистые, тяжелые и неуклюжие "Гнусы" на башнях или на тележках, а заряжать их умели в отряде все, даже девчонки-поваренки, пользуясь специальным рычагом.

Весь жизненный опыт отца ущемлялся увиденным, которое, как ни странно, било по его самолюбию. Там, где у юноши загорались глаза от удивления и любопытства, там, где его фантазии уносили мысли в облака, у опытного воина накатывалась тоска, которая мне была совершенно непонятна.

Казалось бы, если стало лучше, радоваться нужно! Нет же, он ехидно сообщил, что"..такую дуру в горы не потащишь.." И бесполезно было объяснять, что это сделано для башен, а в горы мы возьмём лёгкие луки… Всё было "не так"! По определению! Я не узнавал отца, такого доброго и всегда способного понять любого, кто приходил в клане за помощью. А тут родной сын — и такое странное отчуждение….

Однако, он не отказывался от наших прогулок и постепенно увидел все тонкости как военного, так и мирного бытия. Испуганно ушел из Тёщиного Гнезда, посмотрев полёты на верёвке… Зато, с интересом обследовал наши туалеты, постирочные, баню. Проходя мимо лазарета, резанул руку ножом и ему сделали грамотную повязку чистым бинтом, которых теперь хватало.

С отвращением перелетел со мной в обнимку к Сторожевому, где обнюхал каждый камень, и, кажется, впервые, остался доволен. Облазил три башни, все невысокие холмы, выскакивая, как чертик из коробочки, и убедился, что нельзя здесь пройти незаметно, избегая колючих зарослей или обрывистых щелей, поневоле попадаешь в объятия караульных. Он даже остался ночевать на кордоне и потом пришел домой сам.

Иногда, неожиданно, давал деловые советы, которые показывали, что опытный мэтр всё понял и пропитался укладом непривычной жизни, хотя ни слова одобрения из его уст пока что не прозвучало. Но бог с ними, с одобрениями, мне и без того хватало проблем! Строился город… Я с ужасом ожидал рождения своего малыша, абсолютно ещё не готовый быть отцом… Надо было доделывать вторую группу башен, направлять в неё отдельный гарнизон и определять порядок общения с ним….

Именно туда предназначались новые решетки и готовилась перебазироваться полсотня ребят мэтра Хатакра, поближе к своему родному клану. А у меня никак не получались пространственные двери! Гораздо проще было бегом добраться до соседних холмов, до Лысой Скалы, чем изогнуть местность мысленно.

Как ни странно, все этапы моей учёбы, с первых шагов, давались только с помощью хороших пинков судьбы. Всем успехам я должен радоваться исключительно, благодаря своим врагам, начиная с Брекера, и стычкам. И каждый раз не знал заранее, какая пакость поможет преодолечь новую ступеньку познания.

Разновидностью такой "помощи" сейчас служили ехидные замечания моего чахта-джа, учителя с комичной внешностью, который, как ни странно, так и не назвал своего имени. "Учитель" и всё!… Своими издевательствами он доводил меня до настоящего бешенства, которое надо было ещё и скрывать под маской благодушия, с улыбкой на лице. Но такое испытание давало свои плоды, как ни странно…