Белый, как снег
Шрифт:
– Не я выбираю мгновение смерти. Мне надо принять то, что дано свыше.
Зеленка повторяла это, как машина. Слова вылетали из нее, как заученные, много раз повторенные, записанные на пленку.
– Не надо так говорить. Ты можешь сама принять решение.
– Если я уйду, у меня ничего не останется. У меня ничего нет. У меня никого нет.
Белоснежка взяла за руку Зеленку. Она смотрела в глаза ее отражению в зеркале.
– У тебя есть я. Сектанты тебе даже не родственники. Ты моя сестра. Я помогу тебе.
Зеленка лишь покачала головой и
– Нет, это неправда, – сказала она наконец.
– Правда. Я уверена.
– Нет. Я солгала тебе. Я все это придумала. Это сказка.
Белоснежка выпустила руку Зеленки. Она вдруг обессилела. Это было ошеломляюще. Не то, что Зеленка солгала, а то, как от этого стало плохо. Головоломка из тайн прошлого вдруг рассыпалась из-за одной фразы, и та дыра, что оказалась на ее месте, была еще более огромной, более пустой, чем раньше. Белоснежка только сейчас поняла, как она надеялась на то, что благодаря Зеленке раскроется тайна ее семьи.
У нее забрали сестру.
– Я тебе соврала, – сказала Зеленка.
– Зачем? – спросила Белоснежка.
Она выбрасывала слова изо рта, как машина. Ее мысли покрыла сумрачная штора, но рот все еще выдавал понятные слова.
– Я знала, что мой отец говорил по-шведски. Так говорила мама. Больше ничего она не рассказывала. Даже имени. Однажды я услышала, как ты говоришь по-шведски с одной группой туристов…
Белоснежка вдруг вспомнила. Группа шведских пенсионеров пыталась выспросить у нее дорогу на плохом английском, но Белоснежка сжалилась над ними и ответила на шведском, чему бабушки и дедушки так обрадовались, что хотели угостить ее мороженым. Белоснежка отказалась. Вдруг ее после этого оставили бы гидом или топографом для этой группы…
– Я проследила за тобой и узнала в хостеле твое имя. Подслушала, когда ты говорила по телефону с человеком, которого сначала назвала Петером, а потом – папой.
Белоснежка вспомнила тот разговор. Она позвонила отцу, и тот ответил на вызов так официально – «Петер Андерссон», – что Белоснежка передразнила его интонацию. Папа тогда объяснил ей, что не увидел на засвеченном ярким солнцем экранчике имени звонящего и поэтому выдал свое полное имя, как того требуют правила вежливости.
– Но почему? – смогла спросить Белоснежка, хотя язык ее словно присох к гортани.
Она не могла вспомнить, чтобы хоть кому-либо когда-либо удалось наврать ей так виртуозно. Она так хотела верить Зеленке, так хотела найти недостающий кусочек головоломки…
– У меня, кроме этих людей, не было никого по-настоящему близкого. У всех остальных есть кто-то, кто больше «ихний», чем чей-то еще. А я всегда хотела сестру. Я думала о том, что если бы у меня была сестра, я не была бы так одинока. И я придумала ее себе. Уже давно создала историю о сестре. Она была настолько реалистичной, что я сама почти в нее поверила. А ты оказалась сестрой из сказки…
Белоснежка слушала слова Зеленки и понимала их, но оставалась холодной. Она думала лишь о том, что Зеленка разочаровала ее. Глубоко.
Белоснежка не произнесла
– Так что теперь ты понимаешь, что у меня нет никого и ничего. Ничего, кроме «Белой семьи» и веры.
Белоснежка не могла ничего возразить. И не стала уговаривать Зеленку. Пусть делает что хочет. Это больше не ее, Белоснежки, дело. И никогда не было ее делом.
Зеленка легко похлопала ее по плечу и ушла. Белоснежка не оглянулась. Она осталась смотреть на себя, на свой окровавленный топик. Вспомнила свой сон. Кровавые слезы. Du "ar min syster. Значит, это было фантазией, кошмаром, ложью?
Женщина схватила телефон. Нельзя терять ни минуты. Когда на том конце ответили, она приступила сразу к делу.
– Девчонку не вывели из игры. Она может все испортить. Нам надо поторопиться. Все должно случиться сегодня.
– Сегодня? Не уверен, получится ли…
– Должно получиться. Наш механизм готов. Можно запустить его когда угодно. Тебе следует похлопотать о своей части дела. Скажи лишь, что тебе был приказ свыше. Даже и не соврешь.
– Ложь никогда меня не смущала.
– В этом отношении мы разные. Я не хочу врать. Хочу рассказывать правду, ибо именно она больше всего трогает людей.
– И я совру, чтобы создать правду.
– Тебе за это воздастся.
– На этом свете. А на том?..
– Кому хочется заглядывать так далеко?
– Отлично. Значит, сегодня. В принципе, все готово. Лишь одна искра…
– И возгорится пламя. Как и было нужно. Ровно в семь?
– Звучит заманчиво.
Вера Совакова поглаживала ладонью столешницу. Она думала о том, что совсем скоро все вечерние новости будут полны этим, и только этим. Сначала на ее канале – и больше всего на ее канале. Подробнее и глубже, чем у всех остальных. А на следующий день – в газетах, ее газетах. И много-много недель спустя. Огромные фотографии, слезы, проникновенные интервью, основательные мнения специалистов. Невероятная трагедия, дающая надежду. Легенда о герое.
Она не думала о том, аморально ли это. Конечно же, да. Но с помощью морали не продать ни газеты, ни даже рекламного места. Чем больше читателей и зрителей, тем больше рекламы и денег, чтобы делать еще более интересные новости. Еще глобальнее и трогательнее – легенды, которые вдохновляют, волнуют, движут людей. И все это не фикция, а чистая правда.
Вера Совакова знала, что в этом она не уникальна – человек с гибкими представлениями о морали. Купленные новости, подслушивание, увольнение ставших неугодными журналистов, ушки на макушке в общении с политиками и акулами бизнеса. В сфере масс-медиа всякое бывает. Но она вела свои дела несколько лучше других, была более успешной. Или… как знать? Вера не питала склонности к вере в тайные заговоры, но, с другой стороны, глобальные новости и человеческие трагедии, казалось, удивительным образом связаны с экономическими трудностями определенных медиакомпаний…