Белый Клык
Шрифт:
– Она предала нас, Моррон, - наконец сказал он, когда его гость открыл вторую бутылку.
У Брауна была вся жизнь, чтобы привыкнуть к его силе - он выделялся даже среди его братьев фавн-медведей - и годы, чтобы привыкнуть к его Проявлению, и только поэтому стакан в его руках лишь покрылся мелкой сетью поверхностных трещин, а не превратился в труху.
– Это была обычная миссия - грузовой поезд SDC, ты знаешь, я хожу на такие время от времени, когда мне надоедает все это командирское дерьмо. Проблема в том, что эти уроды вышли раньше - мы едва успели догнать их.
Браун подлил наконец разговорившемуся другу виски.
– Она спросила: "А что с гражданскими?" - он скривился, неосознанно повышая голос.
– А что, черт возьми, с ними? Времени - несколько минут, или мы уходим ни с чем, или взрываем все к чертям. Это была крупная поставка - такая раз в полгода бывает, мой боец погиб, добывая информацию о времени и месте. Что, я просто должен был выбросить все это?!
Браун опустил взгляд, с сожалением поглядел на пришедший в негодность стакан и со вздохом вытащил из ящика новую бутылку.
– Потом вылез этот новый робот Атласа - большой и красный, на четырех ногах. Я отвлекся, а когда он сдох...
– он вздохнул, закрывая глаза.
– Она уже была далеко, разъединяла вагоны. Все, что она сказала мне, было "Прощай".
– Знаешь, вещи не были хороши между нами в последние месяцы, - продолжил Адам, не давая его ученику открыть рот.
– Она отдалялась, я был занят и... хорошо, ты знаешь, я не самый большой специалист в этой сердечной хренотени. Недавно нас сильно прижали, мы либо не вылезали с миссий, либо сидели взаперти днями, не смея высунуть нос. Она ничего мне не сказала, Моррон - она просто ушла, бросила меня там одного, будто я недостоин даже услышать от нее, почему она предала все, во что мы верили, за что умерли столь многие!
Под конец он уже почти рычал и Браун наконец понял, почему он нашел всего два стакана в баре, когда последний разлетелся на куски, врезавшись в стену напротив.
– Ты прекрасно знаешь, что Блейк - маленькая трусишка, когда дело доходит до тяжелых эмоциональных разговоров. Ты должен загнать ее в угол и заставить говорить, а не ждать, когда она сама будет готова... потому что она будет молчать, пока это не укусит ее за задницу.
– И еще есть это, - заметил Адам, кривя губы, заставив Брауна удивленно моргнуть.
– О чем ты?
– Я никогда не понимал, насколько ты объединял нас троих, пока ты не сбежал в Атлас. Это ведь ты заставил ее признаться мне, верно?
– Я не сбе...
– Ой, да не неси чепуху, - отрезал командующий.
– Я могу не быть самым эмоционально чувствительным фавном в мире, но даже я видел, что ты любил ее.
– ...Мы вроде бы говорили о вас с Блейк.
– Да что о нас говорить?! Она бросила нас, она предала нас! Все! Не о чем тут говорить.
С минуту Браун молчал, глубоко затянувшись сигарой, и рассеяно следя за густым дымом, медленно поднимающимся к потолку.
Адам Торус всегда был скалой, своего рода силой природы, неостановимой и безжалостной, сметающей все на своем пути. Он не сомневался, не рефлексировал, не купался в жалости к себе и уж точно не запирался в
Кроме того, было еще две вещи, которые стоило знать о лидере Белого Клыка в Вейл. Первое - его движущей силой был гнев. Именно он толкал его вперед, помогал вставать после поражений и питал победы; гнев пылал в нем так ярко, что заражал всех вокруг, одаривая их частичкой его силы.
И вторая - причините Адаму боль, и он возьмет ее и превратит в гнев, а после обрушит на вас. Если вы переживете это и ударите в ответ... что ж, он просто повторит это еще раз - и будет делать так, пока враг не падет.
Судя по тому, что он видел сейчас - Адаму было очень больно. Это может кончиться плохо для всех.
– Я скажу тебе то же самое, чему ты учил меня, когда забрал из детдома, - наконец проронил Браун.
– То же самое, что я теперь повторяю своим новобранцам. Это тяжелая работа. Грубая. Грязная. Неблагодарная. Иногда все идет не так, как надо - твои друзья умирают, невинные гибнут. Это цена, что должна быть уплачена; это грех, что мы можем искупить позже. И в конце, когда мы достигнем своей цели, когда фавны больше не будут вторым сортом, наши потомки будут судить нас, они назовут нас чудовищами или героями, террористами или революционерами - но сделать это и свободно высказать свое мнение они смогут только потому, что здесь и сейчас мы платим эту цену.
– Вот только знаешь что, Адам?
– в размеренном и искреннем голосе Брауна внезапно прорезались острые нотки, намек спрятанного гнева и зарождающегося рычания.
– Вся эта пафосная и красивая хрень действительно звучит как дерьмо, когда тебе на самом деле приходится смывать с рук кровь невинного.
Он посмотрел своему наставнику прямо в глаза, убедившись, что полностью завладел его вниманием:
– Это тяжело. Это больно. Это не для всех. У Блейк доброе сердце - совесть в моей голове говорит ее голосом, знаешь?
– Ты говоришь так, будто это было неизбежно.
– ...Может быть, - прошептал Браун, отводя взгляд.
– Но она желает справедливости не меньше нас с тобой. Ради Праха, она оставила свою семью, судьбу, считай, принцессы ради ночевок под луной, этой дряной тайной базы с дерьмовой едой и жизни преступницы.
– И тем не менее, она ушла. Потому что жизнь каких-то машинистов для нее важнее нашей свободы?! Да каждый день фавны работают в шахтах Шни за гроши, каждую неделю умирают в постоянных авариях, потому что SDC жаль денег на безопасность и врачей - ведь именно так погибли твои родители, Моррон?!
– Так, - спокойно ответил Браун, вновь возвращаясь взглядом к зеленым глазам своего наставника, которые уже начали пылать знакомым неукротимым огнем и стальной решимостью.
– А еще нам отказывают в работе, в обслуживании, в медицинской помощи. Я все это знаю - я видел. Но, как я уже сказал, иногда все эти причины звучат как дерьмо - и порог, за которым ты больше не можешь платить цену, у каждого свой.
– Ты хочешь сказать мне, что я должен смириться. Принять все это. Простить ее.