Белый колет и фригийский колпак

Соловьев Сергей

– Я догоню… – тихо сказал Федот.

– Не стоит парень, если не едешь с ней.

Господин Хренов поговорил с французским купцом, долго что-то обсуждали, наконец обнялись, и по-русски троекратно расцеловались. Пуазон чуть приподнял шляпу, сел в карету. Кучеры хлопнули вожжами, подавая кареты вперёд. Федот показалось, что во втором экипаже качнулась занавеска в окне, юноша провожал глазами повозку, пока он не скрылась из глаз в летней пыли дорог.

– Пошли, парень, впереди много дел, – шепнул хозяин дома Федоту.

Колесник повесил голову,

и поплёлся в мастерскую. Теперь уже его подмастерья косились на матера, ожидая что он скажет. Даже любимое дело не облегчало чувсто вины и горечь потери, но прошло две недели, и стало легче, но не во всём.

Тайная комната

Мастер, теперь именно мастер, шёл на рынок, проверить как идут дела в лавке, и как продаётся его товар. Лавка Хренова на торгу была немалая, и по договорённости раз в неделю Федот приходил, поговорить с приказчиками и обсудить желания покупателей. Юноша выглядел теперь заправским ремесленником, тёмно-серый кафтан, чёрный картуз, серые штаны, рубашка из сатина, и чёрные, блестящие сапоги из лучшего сафьяна.

Около лавки суетились несколько человек. Не покупатели, а людишки, как будто желавшие обокрасть торговцев. Хитрые глаза одного из них словно ощупывали двери и товар купца. У Федота словно ёкнуло в груди, но он зашёл в лавку, договорился же с людьми. Потом долго о том жалел.

Один, стоявший к нему спиной, был Гаврила, один из подмастерьев Ивана, мастера в Тельновке. Неумелый да и злой в добавок человечек, да наушник и ябеда. Не раз по его навету пороли друзей Федота.

– Ну что, нагулялся? – крикнул тельновский холоп, – барыня заждалась тебя, скучает…А Кузьма-то Петрович приготовил для тебя кнут новый, всё опробовать хочет, но только говорит, дескать, Федота дождусь…– и нагло улыбался да прихватил пятернёй за новый кафтан.

Федот, не думая , с разворота попал холопу в нос кулаком, а Гаврилу перекрестил ударом нового сапога в живот. Что б гордился наушник, что не а бы чем, а новым, да сафьяновым сапогом! Третий не успел ничего сделать, а Федот припустил бежать по улице прочь от лавки. Третий холоп побежал вслед, но вспоминая запомнившийся только то случай с Гаврилой, не слишком торопился, и поэтому отставал всё больше и больше. Приказчик только вздохнул, а послал мальца к Радион Лаврентьевичу, что бы предупредил, да сказал, что случилось.

***

Федот бежал по улице, держа новый картуз в руке. Ветер трепал волосы, постриженные у французского куафера. Долго мастер выбирал фасон, рассматривая картинки, всё хотел, что бы сделал так, как Женевьева его постригла. Юноша вспоминал слова мастера:

– О! Юноша разбирается в моде!

Теперь же главное в лапы Петровича не попасться, он то на расправу зело крут. Но, погоня отставала, и пропала совсем. Федот юркнул в трактир, и подошёл к приказчику.

– Такое дело, – и колесник положил перед ним серебряный полтинник, – уйти надо.

– Да уж, надо, значит уйдём, – сделал понимающее лицо собеседник, – Пошли, однако?

Приказчик

взял фонарь, провел его двумя глухими тёмными переходами, и привёл к подвалу, скрытому дубовой дверью. Здесь и пол, и стены были выложены из также дубового бруса, и сам вид сооружения вызывал уважение. Сделано было очень крепко, на совесть, не сломаешь.

– Лезь давай,– подсвечивая проём, говорил мужчина, – и тихо сиди....

Федот схватил за железное кольцо, распахивая створки двери, и оглянулся на провожатого.

– Теперь коврик откинь на полу, лаз там.

Верно, был лаз, сразу и не увидишь… Мастер надавил на доску, и откинул дверь лаза, и нащупал левой рукой лесенку вниз. Приказчик дал и глиняную лампу, что бы сидеть стало веселее. Здесь стоял стол, лавка, табурет грубой работы, кувшин воды и евангелие, что было чем заняться. Федот спустился, и закрыл люк. Дышалось поха неплохо, видно были сделаны и продухи. Лампа горела, и юноша сначала по забывчивости стал рассматривать картинки. Читать пока не умел, хотя Радион Лаврентьевич над ним беззлобно посмеивался, да и дочь купца, Анастасия, показывала буквы, но всё времени не было. Запомнил только Аз, Буки да Веди.

–Ничего, – тихо говорил сам себе добровольный узник, – научусь, небось, не глупее других. А то всё одно, да другое…

Но красочные рисунки старообрядческой книги захватывали дух. Всадник в короне, панцыре и с копьем, даже первую букву имени разобрал- «Аз». Другие не смог, но не беда! Была бы книжка с картинками, что бы буква, и рисунок. Ну там, Бык- «Буки», Дерево- «Добро», «Глаголь»– гусь, а «Аз»? Только Ад, ничего на ум и не приходит…

Так смотрел, смотрел и заснул за столом. Сны только злые видел, как барина топором рубит, потом вилами, ножом, а железо будто из тумана- не входит в тело и всё тут! Барин смеётся, довольный, пузо толстое…И тут грохот, словно пушка выстрелила.

– Пошли домой, подземный сиделец, – сказал веселым голосом Хренов, – только рогожкой накройся, сейчас тебя вынесем, умер будто.

– А по-другому? – заговорил Федот, – Чего умер-то? Может, заболел просто…

– Нет, умер так умер, – засмеялся довольный собственной шуткой Радион Лаврентьевич, – уж всё сделали, носилки стоят, один ты кобенишься. Давай, вылезай.

– Ладно, как скажете…

И точно, уже стояли носилки, да рогожка. Четверо дюжих мужиков у ручек наготове. Федот примерился, как лечь поудобнее.

– Вперёд ногами ложись, – пробасил один из носильщиков.

– Верно говоришь, Кузьма, молодец! – обрадованно заметил Хренов, – Рубль с меня целковый! А то бы потащили молодца головой вперёд, как живого!Ложись давай, Федот, как сказали.

– Да понял я,– говорил юноша, пристраиваясь получше.

– И ручку так вот, вниз свесь, – Радион Лаврентьевич дёрнул за руку «мертвеца», – Ну теперь дело другое… – добавил он уже довольным голосом.

Федот только слышал, но не видел ничего, накрытый грубым полотном, лежа на носилках. потряхиваемый на лестнице своими спасителями.