Белый конь

Сулакаури Арчил Самсонович

— Трудно сказать, что он вор или убийца… Может — да, может — нет.

— Зачем тогда приводил сюда, умная ты башка!

— Не бойся, я же тут, — успокоил его Зеленый френч.

— Скажи-ка, ты тут! А то большой от тебя прок! Пальцем себя тронуть не дашь, храбрец!

— Нынче честного от подлеца не отличить, — продолжал рассуждать Зеленый френч. — И всегда-то было мудрено, а чем дальше, тем труднее.

Не нравилось дяде Григолу, когда Эзекиа пренебрежительно обращался к Зеленому френчу. Он жалел пьянчугу, считая его пропащим человеком, погибшей

душой. И вместе с тем любил посидеть с ним за бутылкой вина, послушать его, правда, пока тот ворочал языком, а когда напивался до безобразия, и дядя Григол, как и все другие, не выносил его.

И сейчас до потери человеческого облика и разума Зеленому френчу оставалось совсем мало, его уже развезло, и старик сказал себе: «Пора уходить, не дождусь, видно, мельника». И все равно не встал, не ушел…

Теперь он сострадал Джелалэддину, ему казалось, что он сразу понял — пришиблен парень жизнью, закрутила, затянула она его в свой мутный водоворот. И ему хотелось заступиться за Джелалэддина и немного умерить страх и нежданно вспыхнувшую злобу, но нужные слова не находились.

А Эзекиа закусил удила, швырял слова одно хлеще другого. Сокрушил, изничтожил, смел с лица земли злосчастного Джелалэддина.

«Кто знает, какой из парня вышел бы человек, не обдели его судьба, — размышлял старик. — Пойду хоть за своими щенками пригляжу!» — сказал он наконец, собираясь встать.

— Что же еще, по-вашему, как не добро делает дядя Григол этому ученому?! — нашел довод Эзекиа. — Пять щенков растит ему безо всякой корысти… Суетится, хлопочет, кормит их, поит… Дохнуть на них боится, а чего ради носится с ними? Может, выгоды ждет? Ничего, да ничего он не ждет…

— Каких щенков, какому ученому?! — не понял Зеленый френч.

Разошедшийся Эзекиа во всех подробностях расписал Зеленому френчу историю встречи дяди Григол а и ученого в золотых очках.

— О, я ничего не знал об этих щенятах! — воскликнул Зеленый френч.

— Простите, — снова раздался голос Джелалэддина. — Я понял, что обидел вас… Поверьте, нисколько этого не хотел…

— Джелалэддин, сколько тебе повторять — перед тобой культурные люди!

— Потому и вернулся… Простите.

Джелалэддин пришел со своим угощением — принес столько вина и закуски, сколько удалось ухватить обеими руками.

Зеленый френч оживленно засуетился, убрал с ящика пустые бутылки, поставил полные.

— На кой столько всего, — заворчал Эзекиа. — Нечего окаянную утробу ублажать.

Высвободив руки, Джелалэддин сразу же упрятал их в карманы и прислонился к перилам. Теперь он был в черной, наглухо застегнутой косоворотке. Сотрапезники потеснились и пригласили его за «стол», однако он и на этот раз отказался сесть. Налили ему вина, а он замотал головой, уверяя, что не пьет, в жизни не пил.

Кроме Зеленого френча, никто ему не поверил, разумеется. И все же слова его возымели волшебное действие: разом успокоили всех, развеяли и страх, и горечь. Каков он трезвый, они видели, а как повел бы себя, опьянев, кто его ведает. Поэтому не стали неволить и

настаивать, как бывает: пьешь — не пьешь, а стаканчик выпей.

Появление Джелалэддина немного раздосадовало дядю Григола — беседа только было потекла в желанном направлении, и вот, перекинули ее в другое русло. Старику очень хотелось знать мнение Зеленого френча, как он расценит его встречу с ученым и историю со щенками… А когда Зеленый френч наклюкается да разума лишится, грош цена тогда и словам его, и мнению. Это дядя Григол хорошо знал.

И Зеленый френч, словно заглянув в душу старика, пропустил рюмку-другую и вернулся к рассказу Эзекиа.

— Значит, щенят ученому растишь? — спросил он безучастно.

— Будет про щенят, давайте пить, есть, — сказал Эзекиа.

— Почему, милый человек?! — задело дядю Григола. — Когда и о щенках поговорить стоит.

— Ученый сам заявился к вам, дядя Григол?

— Я на скамейке сидел, у калитки, отдыхал себе, он и подошел. Нет, не так было, я еще издали приметил, как он свернул на нашу улицу.

— И что? Собаки, говорит, мне нужны?

— Да, так прямо и сказал… Нет, сначала он про Муко спросил, про собаколова Муко… Где он, дескать, живет…

— А на кой черт они ему сдались, что ему с ними делать?

— Не знаю… — Старик помедлил, усомнившись в чем-то. — Для науки использует, говорит, людям на благо…

— Кого использует — Муко или собак?

— Собак, понятно! — ответил старик слегка обиженно.

— И сколько щенков ему выкармливаешь, дядя Григол?

— Пятерых принесла чертяга… Слепые еще.

— Видишь, Джелалэддин, что творится на свете, — с неожиданным волнением произнес Зеленый френч.

Джелалэддин передернул плечами, не понял, видимо, что творится на свете.

— Ты прав, мой Джелалэддин, — люди всю свою жизнь обманывают друг друга! Вот этот славный, честный старик слепых щенят какому-то ученому растит, думает — для доброго дела, на благо людям, и не подозревает, не представляет, на какие муки обрекает бедняг!

Джелалэддин опять промолчал. Зато Эзекиа вскинулся на Зеленого френча:

— У, идол, долго будешь брехать! Встану да уйду, ей-богу уйду, ни есть, ни пить не хочу за таким столом!

— Погоди, Эзекиа! Убережем старика от греха, не то совсем померкнет свет в его душе — и так еле теплится. — Зеленый френч поднялся, облокотился на перила и уставился в волны Мтквари. Потом стремительно обернулся. Глаза его помутнели, челюсть съехала вбок.

— Все, кончился! Прибрал бы тебя творец! — бросил Эзекиа, выразительно махнув рукой.

— О, какие страшные муки ждут бедняжек! Весь свой короткий век придется скулить и стенать! Им вскроют череп, заглянут внутрь, через голову электрический ток пропустят… То закормят, то голодом заморят. — Голос у Зеленого френча дрожал, на глазах заблестели слезы. — И вы еще о боге и добре толкуете? Что, собака не тварь божья? Джелалэддин, открой рот, поддержи…

— Я ничего не скажу, этим почтенным людям не по нутру мои слова, раздражают их почему-то.