Белый конверт
Шрифт:
Его голос затерялся в резком оживлении рабочих. Всю людскую масса, будто от дуновения ветра комок пыли, выдула с территории завода и от края мы оказались в самой гуще.
– сейчас начнется – закричал мне в самое уха и калыхаясь вместе с толпой, довольный поправил усы над улыбкой.
Десятка сплоченных единым порывом человек с шиитами, вонзаются в толпу, словно кулак в дряхлый живот. Толпа пятится. Корчится от боли. Рассыпается.
Несколько секунд нас нес в себе этот поток, но ее плотность разредилась, я снова почувствовал собственную волю в своих движениях. Как бы быстро мы не бежали нас все ровно подпирали убегающие еще быстрее. Переулок. Кисть запыхавшегося
оторвались.
Кладбище. Застывшие в смеренном в вековом ожидании лица. Украдкой посматривающие на каменную шкатулку, в которую при жизни пытались заточить бога, а теперь ждут спасения из своего вечного заточения.
Каменная громадина острием своего – купола - пытающаяся проткнуть небо. Своей размеренностью. Четкостью своих углов, строгостью своих форм, олицетворяющая мнимую незыблемость всего тлеющего, угасшего в этих застывших лицах.
Забежали внутрь. Приторный, настырный запах благовоний. Величественные, безмятежные образа. Сладки запах меда, от одиноко догорающих свечей. Лунный свет ресницами ангела, сачился через окна - бойницы купола. Нависший над головой лоскуток охваченного золотой лихорадкой небо. Небом в котором есть Христос, смотрящий с сочувствием на молящего, с задранной головой в отчаянии, устремившего в него взор. Словно говоря - да я тоже жил. Потерпи немного. Я все понимаю мой бедный малыш.- Понимания, сочувствия ищет молящий, а не любви. Любовь возможна лишь между равными. Кто мог бы пожалеть бога как самого себя и быть им любим.
– ее величественная красота осталась в прошлом,- защебетал словно молитву приглушенным голосов усач - на ее месте, вместе с ветхостью приходит грусть и следы зубов времени, которые никак не скрыть. Нет, не повторить те чувства, которые испытывал крестьянин, войдя в это великолепия. То благоговение перед этой красотой, которая заставляла в бессилии падать на колени. И придавленный этим куполом к своей нищете, выдавленный из жизни в потустороннее, человечество все еще не смеет взглянуть жизни в глаза. А жизнь блудница и как бы она не была страстна с тобой, как бы она сама не желала тебя, все равно возьмет с тебя плату. Но платить мало кто хочет. Так и умирают девственниками, пряча голову под этим куполом. перекидывая свои надежды, свои устремления в несбыточное.
Расстались с усачом близкими незнакомцами.
Свидание
Она лежала напротив меня. Ее дыхание обволакивала ласкою мое лицо. Она вдыхала в меня исторгнуты ее легкими, пропитанный страстью горячий воздух, наполняя меня нежностью. Пелена ее век не скрывали буйной, неудержимой страсти, гаряших в ее глазах. Лицо застывшее в спокойствии, и только еле заметно двигающиеся брови выдавали тот рефлексивный процесс, который кипел в ней. Она хотела что та сказать. Губы двигаясь лениво, устало, едва заметно касались моих губ и произнесённые, еле прошептанные, прозрачные слова, пропадали во мне, затеряясь в моих чувствах. Терпкий запах, сладких духов, кожи, пота, теплого дыхания.
– пора, меня ждут - кончики губ вдавились в лицо, горьким подобием улыбки. Объятие, горькое прощай, тепло ее тела на моей коже.
Прошла неделя. Неделя скуки, тревоги, желания. воспоминаний, нетерпеливости, сомнений, мучительного ожидания, предвкушения, опасения, волнения.
Радость встречи. Объятие, тепло ее тела на моей коже, ее руки на моей шее. Тихое, ласковое привет.
Хотел сказать, как скучал по ней, что только по ней и способен скучать. Вымолвил что та невнятное.
–
– у тебя нет такова ощущения, что все это все что мы удостаиваем своих страстей, только лишь пробник жизни. Что надо только подождать и начнется настоящая жизнь, с настоящими чувствами, с настоящими трагедиями, только вот не понятно чего ждать. Только в наших поцелуях чувствую вкус этой настоящей жизни, в наших объятиях чувствую жар настоящей, неподдельной жизни. Только в твоих глазах вижу Т. Готовую к этой жизни, Т. Готовую разорвать на клочки эту тень и сгореть в лучах того чарующего и столь далекого и в то же время столь осязаемого в нас, только в нас любимый.
Но потом, потом выхожу на улицу, и вся мая смелость, вся решимость, остается с тобой, мая лучшая, любимая часть остается с тобой. А я бреду домой опустошенная в пустом мире, в дом наполненный разочарованиями, бесцветными днями, убитыми годами. Дом наполненный им. Из любимого, превратившегося в мой приговор.
Не могу, не могу. Я пыталась уйти, много раз пыталась и каждая попытка, каждая неудача все теснее связывала нас. У него деньги, власть, связи и больная любовь ко мне. Он никогда не отдаст детей. Они его и я его, все его, до чего может дотянуться его эго.
Не выносимо, не выносима видеть все это, знать, чувствовать дыхание истины и не решаться. Я умираю от этого и даже умереть не могу по настоящему, взаправду.
Она терзается, мучается своим счастьем. Возможностью счастья, которая как ниоткуда появилась, переворошила всю ее жизнь, сломала болью, в мучениях выкованные якоря смирения. Как для осужденного на казнь страшнее самой казни может быть только надежда на спасение, так и для смерившегося со своей участью, нет ничего страшнее призрака счастья. Этот червь желаний, надежды, проедает все семена разумного смирения, рассеянные в душе человека.
– она приподнялась сев на край кровати. Долго искала что та в разбросанной одежде. По ее белой, оголенной, поблескивающей капельками пота спине мелькнула черная полоска.
– помоги - да. Конечно. Я могу ей помочь, в самом деле, я могу ей, нам помочь. Нет, я должен. Боже, какое счастье, я должен.
– Поможешь застигнуть?
– ах да конечно застегнуть.
Жизнь это океан, а человек это сосуд и то что в сосуде мало воды, так это потому что сосуд маленький, а не потому что в океане мало воды. Мир глубок настолько, насколько глубоки глаза в которых он отражается.
Обыск
Еще один день скатился в унылую пародию, в отвратную насмешку над жизнью. Очередной день окунул свою солнечную голову в холодный океан уныния. если бы была возможность, взять все эти дни и деньки, сопоставить их что бы вычленить из этого потока бессмысленного однообразия что ни будь важное, что тронула сердце и положить перед человеком. В той же живости, с которой они промелькнули в его сознании, эти жемчужины красоты счастья, рассыпавшегося по всей жизни-памяти ожерелья и сопоставить с той горой смертельной скуки, из которой пришлось их выковыривать. Не уж та человек все так же держался бы за жизнь? Но человек живет по привычке и в этом его уютное счастье, счастье тления, эти капельки красоты, словно обезболивающее от зудящей боли пустоты . напрасности. Бесцельности. Но оно должно быть в меру, а счастье всегда безмерна. Оно стремится погубить посмевшего возжелать ее. Прикоснуться к ней. Своей чрезмерностью наполнить его. нет не счастье ищет человек, но все же имеет.