Белый рондель
Шрифт:
Бледное лицо с рельефом морщин, чёрный, плотно облегающий колет, высокие сапоги.
Сержант Леман во все глаза смотрел на богатый мой плащ, а когда я откинул полу, чуть ли не крякнул. Расшитый бисером пурпуэн с рядами блестящих пуговиц произвёл на него впечатление.
— Почтенный рыцарь, обстоятельства привели меня к вашему дому. Я позволил себе сказать сержанту, что рыцарь Трампедах примет путешественника.
— Гостеприимство закон ливонария, —
Сержант кашлянул. Я поклонился ещё раз с возможной учтивостью.
— Отец Больцагель шлёт вам привет, почтенный рыцарь.
— В добром ли он здравии? — спросил Трампедах.
— О да. Я видел его неделю назад в Вендене.
— Прошу вас в мой скромный дом, почтенный путешественник, — сказал Трампедах. — Что нужно здесь страже?
— Проводили господина, — объяснил Леман, — почитая своим долгом, и так как магистрат не выдаёт масло для фонарей, мы защищаем господ от всякого сброда.
— Благодарю вас, сержант, — сказал я, — позвольте предложить вам небольшое пожертвование в пользу уличного освещения.
— Весьма и весьма… — смущённо пробормотал сержант Леман, принимая от меня несколько рижских марок.
В доме рыцаря Трампедаха белёные стены и тяжёлая резная мебель в стиле Нюрнберга. На столе холодная телятина, сыр, вино. Тлеют в камине угли, и это в июне!
— Что происходит в городе? — спросил я. — Он будто совсем неживой.
— Близко к тому, — ответил Трампедах. — Жителей осталось мало, предместия сожжены.
— Но кем?
— Воюем. — Трампедах пожал плечами.
— Кто же сейчас властвует?
— Речь Посполитая, но не сегодня-завтра шведы придут.
— Стража говорила со мной по-немецки.
— Это наёмный отряд Замойского, он весь из саксонцев, они готовы переметнуться к шведам. Но во главе магистрата брат Николаус, добрый ливонарий, так что и рыцари в силе.
— Сержант подозревал во мне шведского шпиона.
— Леману всё равно. Леман дослужит свой срок и вернётся в Саксонию.
— Далеко ли шведы?
— Делагарди взял Везенберг.
— Значит, Дерпт будет шведский?
— Он всегда ничей, — мрачно сказал Трампедах. — То одни хозяева, то другие. Но мы, ливонские рыцари, не уйдём отсюда.
Утром стало теплее. Накинув роскошный свой плащ, я пошёл осматривать город. Этот плащ в одном из домов на Прадо [2] подарил мне Хуан де Эспина, а гардероб де Эспина, как известно, не уступит иному королевскому.
2
Прадо— улица в Мадриде, ныне на ней располагается музей Прадо со знаменитой коллекцией произведений искусства.
Сиротская картина. Всё ещё хмурое небо, на пустынных улицах грязь. Несчастный город! Я поднялся на Домберг. Когда-то здесь росла дубовая роща, а теперь почти голо. Иные деревья срублены на топку, иные сгорели во время бессчётных пожаров, иные снесены тяжёлым каменным ядром.
Вот Домский собор, чуть ли не самый большой в Эстляндии. Но в нём запустение. Кирпичные
Службы, конечно, давно не идут, деревянные ворота забиты. Епископат затворился в замке на соседнем холме, тяжёлые башни висят над усталым Дерптом, но иногда, когда я бросал туда взгляд, они как бы исчезали в туманной дымке, холм выглядел пустынным и плоским.
Долго бродил я по Домбергу. Здесь почти не видно жизни. Вот квадратная Чёртова башня, вот круглая Русская, а это Длинный Герман, и стройная Кик-ин-де-Кёк. Но от кого защитят эти старые укрепления? Европа возводит бастионы по системе Вобана, а тут всего лишь сухой ров да невысокий шильдмауэр — частокол перед главными стенами.
Я спустился с Домберга и подошёл к другому холму, где возвышался епископский замок. Вот эту твердыню взять нелегко. За первой стеной виднелась вторая, с прогулочной галереей. Два острых шпиля собора врезались в хмурое небо. Крыши разных строений, дымки, мычание скота — всё говорило о том, что замкнутая жизнь епископата вполне налажена.
Я спустился к реке Эмбаху, как называют её здешние немцы. Тяжелы и мутны воды Эмбаха, у пристани покачивается торговый одномачтовик, а в былые времена от Чудского озера шли сюда многие корабли, Эмбах тащил на себе груды товаров. Теперь и торговля зачахла, редкий купец завернёт в Дерпт, есть дороги короче и безопасней.
Верно сказал мне рыцарь Трампедах: предместий почти не осталось. Несколько понурых домишек перстами торчали среди пожарища. Что ж, оно и понятно, первое дело осадившего — пустить горящую паклю в деревянные трущобы перед стеной.
Я смотрел и смотрел в речные воды, и вдруг, как из зеркала, глянуло оттуда человечье лицо с выпученными глазами. Мимо плавно, как в похоронной процессии, протащило утопленника. Раскинув руки, он плыл по течению туда, к чудским берегам.
Я улучил момент и поговорил с кривым Антсом. Кривой Антс, крепкий белоголовый эстонец, заметно припадал на одну ногу.
— Антс, — сказал я, — куда ты вчера ездил ночью? — И положил ему в руку тяжёлый голландский флорин.
— Avt"uma… [3] — пробормотал эстонец.
Я дал ему ещё одну монету.
— Я знаю, куда ты ездил, иначе как бы я мог перехватить тебя по дороге. Ты помнишь меня, Антс?
— Нет, господин. — Он прижал кулаки к груди.
— Я наведывался в город прошлым летом.
— Нет, господин, — снова сказал он.
3
Avt"uma— спасибо (эст.).