Белый Север. 1918
Шрифт:
Пожилой генерал тяжко вздохнул:
— Эк он, право… Господа офицеры не могут мне простить, что я с Керенским дела вел в семнадцатом. Будто я имел возможность уклониться, будучи начальником военного кабинета… Однако мне пришлось пожать руку, подписавшую недоброй памяти Приказ номер один, и теперь я все равно что прокаженный.
Приказ номер один поминали часто, и всегда недобрым словом. Он был выпущен Петросоветом в первые дни февральской революции и провозглашал, что называется, «демократизацию армии»: уравнивал солдат в правах с гражданскими, отменял титулование офицеров и отдание чести, а главное — передавал власть выборным солдатским комитетам. Вообще-то
— Но ведь все офицеры Российской императорской армии присягали Временному правительству…
— Да, и теперь всячески пытаются отмежеваться от этого позора. В годы моей молодости подобное поведение закончилось бы вызовом на дуэль. Но нынче не те времена, да и ни к чему приумножать раздор… Хоть вы и гражданское лицо, а ведь и вас я компрометирую этой беседой. Пойду, пожалуй, восвояси. Увидимся завтра на совещании. Пускай молодежь веселится, покуда возможно.
Едва генерал отошел, к столу с рябчиками приблизилась компания интеллигентов. Громче всех вещал юноша с цыплячьей шеей:
— Вы не представляете, какие ужасы мы пережили во время большевистской оккупации! — юноша взял отвергнутую Жилиным тарелку и положил себе сразу два сочащихся жиром рябчика. — Чувствуя, как шатается почва под ногами, эти мерзавцы пытались укрепить свои позиции безудержным террором!
— Ах, такой ужас эти большевики! — закивала полная густо накрашенная дама с обширным декольте. — Представляете, они решительно намерены обобществить женщин!
— Своих жертв коммунисты расстреливали, топили или забивали до смерти! — не слушая ее, продолжал юноша. — Комиссар Кедров казнил людей сотнями, даже тысячами!
— Ну что за чушь вы городите, — не выдержал Максим. — Миллион расстрелянных лично Ста… Кедровым. Я сам разбирал документы. По приговорам ЧК в Архангельске было казнено 78 человек. И еще около десятка гражданских — без суда, в ходе боевых действий на железной дороге. Но никак не тысячи, не несите ерунды. И никаких женщин большевики не обобществляют! — повернулся Максим к даме, в последний момент проглотив едва не сорвавшееся с губ «даже не надейтесь».
Подобную чушь, иногда еще приправленную пещерным антисемитизмом, он слышал нередко, но при начальстве вынужден был придерживать свое ценное мнение, а на этих вшивых интеллигентах можно было оторваться без последствий.
— Позвольте, — возмущенно вытаращился на него юноша. — Вы что же это… защищаете большевиков?
— Правду я защищаю и здравый смысл! — ярился Максим. — Вы так любите рисовать большевиков глупой злой карикатурой, словно это приближает нас к победе над ними! Да ровно наоборот же! Принижая врага, мы утешаем себя вместо того, чтобы готовиться к настоящей битве! Большевики смертельно опасны. Они принесут России диктатуру, террор и повальную нищету, но пока многие этого не понимают и слушают, развесив уши, их сладкие обещания! И вы своими лживыми страшилками, в которые не поверит даже младенец, на самом деле только помогаете им!
Интеллигенты загалдели все разом, Максим запальчиво кому-то возражал, беспомощно понимая, что стихия срача затянула его. Так и в прошлой жизни он нередко не высыпался перед важными совещаниями, потому что в интернете кто-то оказывался неправ; Максим злился на себя больше, чем на оппонента, однако не переставал строчить комменты… Так и теперь, только оффлайн.
Привел в себя его
— Умоляю вас, спасите меня от этой ужасной политики, — проворковала Наденька ему на ухо. — Всюду только и разговоров, что о ней. Все наперебой спасают родину и революцию, а живые люди никого не волнуют!
Максим обернулся к девушке и обомлел. Какая же она оказалась хорошенькая без сестринского платка, в приоткрывающем ключицы нежно-зеленом платье! Рыжие кудряшки собраны в высокую прическу, в глазах искорки, стройная фигурка не скрыта больше мешковатой униформой. Вот только макияж неудачный — помада на губах слишком темная, на длинных ресницах комочки дешевой туши — но это лишь делает ее еще более трогательной.
— Спасибо, что нашли меня, Наденька, — выдохнул Максим. — Я не знал, как отыскать вас в этой толпе…
— Да нет же, это вы простите, Максим Сергеевич, что опоздала, — серьезно ответила Надя. — Тяжелая смена выдалась.
— Вы устали? Желаете присесть?
— Отнюдь! — оркестр заиграл новую мелодию, и на первых тактах Надя вскинула голову, тряхнув кудряшками. — Ах, «Дунайские волны», мой любимый вальс!
Максим широко улыбнулся, привычно выпрямился, втянул живот, согнул в локте правую руку и легко поклонился, приглашая девушку. Эту мелодию он знал, хотя и в другой аранжировке. Что-что, а вальс на девяносто тактов в минуту Максим танцевал превосходно — пять лет прозанимался в студии спортивного бального танца. Такой спорт нравился ему куда больше, чем однообразное тягание железа в качалке, и вдобавок позволял легко знакомиться с девушками — нередко вечеринка заканчивалась one night stand. Тут, конечно, другой случай… хотя… ладно, потом разберемся. Сейчас время танцевать! Максим поймал ритм и увлек девушку в круг танцующих. Подвернутая левая нога уже неделю не напоминала о себе — до чего же хорошо не чувствовать себя инвалидом!
Наденька двигалась неуверенно и несколько скованно, но велась неплохо, потому они держали ритм. Лицо девушки раскраснелось, кудряшки забавно хлопали по щекам, губки сложились в изумленное «О». Максим чувствовал, что Наденька получает от танца такое же удовольствие, как и он сам, потому едва успел остановиться, когда она вдруг резко разомкнула стойку и обеими руками оттолкнула его. Пришлось придержать Надю за спину, иначе она под действием инерции отлетела бы к стене. Но едва он ее выпустил, девушка повернулась и, словно Золушка, стремительно побежала к выходу из бального зала, а там и из здания. Максим растерянно поспешил за ней.
Вокруг городской думы был высажен куцый садик. Надя забежала туда и замерла между двух ив. Ее плечи вздрагивали под тонким платьем.
— Простите, Надя, я не знаю, чем обидел вас, но не имел такого намерения, клянусь…
Девушка резко обернулась к нему:
— Это у вас в Петрограде, да? Танцуют… так?
— Как — так? — не понял Максим.
Надя вспыхнула:
— Так… близко.
Максим едва не хлопнул себя по лбу от досады. Похоже, навык спортивного танцора сыграл с ним злую шутку. Только теперь он вспомнил о существовании того, что в его время называлось «исторической стойкой», и в ней между бедрами партнеров полагалось расстояние сантиметров в тридцать. В студиях, где он занимался, ее не практиковали — так же дико неудобно вести. Почему он не сообразил, что «историческое» — это и есть современное для него теперь! Ладно, авось удастся, как обычно, выдать анахронизм за региональное различие.