Белый шаман
Шрифт:
— Ничего, вы заставите и этого мухомора себя уважать.
— Пусть он сначала постарается, чтобы я сам его уважал, — самолюбиво ответил Коравгэ. — Так вот, оленей мы любим. Это у нас в крови. Но как я буду здесь жить с женой? Я скоро женюсь… Как она будет здесь рожать и вскармливать ребенка? Я родился в кочевье знаю, что это такое…
Тагро молчал. Почувствовав его досаду, Коравгэ тяжко вздохнул и пошел к Тильмытилю, заарканившему быка. Тагро вслушивался в неумолчный шум пасущегося стада и думал о словах Коравгэ. Да, здесь многое осталось от прежнего кочевья, старикам, может, и нравится многовековой
А Коравгэ собирается жениться, растить детишек… Можно понять, почему он так болезненно приложил руку к сердцу…
Практиканты вместе с Тильмытилем повалили быка на бок, принялись осматривать его копыта. Подушечки под копытами, на которых к зиме вырастает густая жесткая шерсть, были в порядке, значит, олень прихрамывав по другой причине.
— Наверное, потянул ногу, — предположил Коравгэ. — Вот эту. Видите, как ему больно?
— Молодец! Все правильно. — Тильмытиль похлопал Коравгэ по спине, присел на корточки, провел пятерней по заиндевелой гриве вздрагивающего и хрипящего оленя, росшей снизу его могучей шеи. — А грива, грива какая! Ну, кто из вас знает, зачем природа одарила оленя такой гривой?
— Для красоты, — пошутил один из практикантов.
— Для красоты у тебя скоро усы вырастут, — ответил шуткой Тильмытиль. — Грива оленя — прекрасный тепло-изолятор. Кому из вас приходилось смотреть на волос оленя в микроскоп? Не смотрели? Э, тогда вы не знаете, что в волосе оленя есть пустоты, наполненные воздухом. Волос и тепло удерживает, и помогает оленю быть отличным пловцом. Плывет через реки, лагуны и чувствует себя так, будто у него спасательный пояс. Ну, снимайте аркан. Пусть пасется. Посмотрим еще два-три дня, может, и поправится нога…
«Не знаю, поправится ли нога у быка, а вот парней этих он может поставить на ноги, — размышлял Тагро. — Завтра же поеду с ним дальше, посмотрю, как принимают его в других бригадах».
После того как объездили всю Тынупскую тундру, Тагро и Тильмытиль опять вернулись в стойбище Майна-Воопки. Практиканты к тому времени уже уехали.
— Ну что, будет ли из них хоть один настоящим чав-чыв? — спросил у Майна-Воопки Тагро. Тот долго молчал. И только тогда, когда допил чашку чая, скупо сказал:
— Коравгэ будет.
— Коравгэ?!
— Да. Едва из стада затащили в ярангу просушить одежду. Я подарил ему свой аркан…
— А ты мне подаришь свой каменный молоток, — неожиданно сказал матери Тильмытиль, не сводя с нее грустного и нежного взгляда.
Пэпэв, отрываясь от шитья, медленно подняла уже совсем седую голову, удивленно спросила:
— Молоток?
— Да. Молоток. —
— Надо…
— Нет, в самом деле: зачем тебе каменный молоток? — спросил Тагро, стараясь понять, чему так странно улыбается Тильмытиль.
— Ты видел, как мама сегодня разбивала этим каменным молотком в моржовом лукошке мерзлое мясо нам на завтрак?
— Видел. Молоток, конечно, хоть сейчас сдавай в музей предметов каменного века. Но железным-то, по-моему, нельзя дробить мерзлое мясо, будет привкус железа.
— Да, будет привкус железа, — после долгого молчания ответил Тильмытиль. — Но в этом ли дело?
— О чем вы говорите? И почему по-русски? — спросил Майна-Воопка, починяя оленью упряжь.
— Я говорю о том, как уважаю тебя, отец, как люблю маму, — отозвался Тильмытиль почему-то очень печально.
— Ну, ну, тогда можно и по-русски, а то мама еще расплачется.
Пэпэв и вправду всплакнула. Поправила огонь в светильнике и снова склонилась над шитьем.
— Коравгэ сказал мне, что собирается жениться, — промолвил Тильмытиль с прежней печальной улыбкой. — Привезет жену в кочевье. Представляю, как она испугается каменного молотка…
— Что он тебе дался, этот молоток?
Тильмытиль только вздохнул в ответ и перевел разговор на другое.
Через несколько недель он приехал в Певек на районное совещание оленеводов и, когда наступил его черед идти на трибуну, подошел к столу президиума, расстегнул портфель, вытащил каменный молоток — подарок матери — и положил прямо перед председателем райисполкома.
— Что это значит? — строго спросил Тагро. Взял молоток, покрутил его во всеобщей тишине, даже зачем-то понюхал.
Тильмытиль между тем взошел на трибуну и все с той же своей невеселой улыбкой спросил:
— Ну, чем пахнет?
Тагро чуть было не вспылил, но одолел себя и сказал шутливо по-русски:
— А ты, оказывается, фрукт! Что ж, возможно, это и хорошо, что на Чукотке стали вызревать такие «фрукты». Это, в конце концов, может быть, самый главный наш урожай. Я понимаю, ты требуешь коренным образом изменить быт оленеводов.
— Да, требую! — по-русски же ответил Тильмытиль. Выждал, когда в зале утихнет гул одобрения. — И не один я требую! Где современные поселки в глубокой тундре? Чтобы дома были нормальные, баня, книги, радио. Где обещанные палатки из специальных материалов — такие, как у полярников, что на льдинах дрейфуют? В других районах появились на кочевых путях перевалочные базы. Дома стоят, склады. Там тебе и радио, и книги, и кинофильмы. Почему у нас нет этого? Или вот еще другой выход. У буровиков, допустим, сменные бригады доставляют вертолетами к месту работы за десятки, а то и за сотни километров.
Почему бы и нам не сделать такие вот сменные бригады?
— На вертолетах? — насмешливо спросил Тагро.
— На вертолетах.
— Так они же всех оленей распугают, — попытался отшутиться Тагро.
— Пошутить, председатель, я тоже люблю, но давайте говорить серьезно.
— Да уж, что ты шутник, это всем видно, — со значением сказал Тагро и увесисто помахал каменным молотком. — Я помню, как ты у своей матушки выпрашивал этот подарочек. Думал, так, шутит сыночек, а он, оказывается, себе на уме. Придется эту каменную штуку в сейф спрятать…