Белый шаман

Шундик Николай Елисеевич

— Поступайте как хотите…

Кэргына замечала, что отца время от времени охватывало безотчетное волнение, и тогда он раздражался, начинал браниться. Ругал лентяев, требовал к себе Ятчоля:

— Пусть явится мне на глаза, я с ним поговорю. Громким голосом поговорю!

Но Ятчоль так и не появился. И совсем пришла в смятение Кэргына, когда заметила, что отец стал пить. Пьяный, он садился посреди комнаты и долго пел, раскачиваясь: «О-го-го, го-о-о-о-го-го-го-о-о». Однажды вытащил бубен, долго оглаживал и снова спрятал, так ни разу и не ударив в него.

К

своему изумлению, Кэргына обнаружила, что спирт отцу приносит Мэмэль. Однажды застала ее сидящей на полу рядом с отцом. Убирая с лица распустившиеся волосы, она пьяно улыбалась и говорила:

— Я похитила твой амулет. Он у меня. Давно похитила.

Пойгин не слушал, о чем она говорит, по-прежнему пел надсаженным голосом. Кэргына с отвращением смотрела на Мэмэль. Заплакав, крикнула ей:

— Уходи! Разве ты не видишь, что у него от горя помрачился рассудок?

Мэмэль пьяно смеялась, шарила рукой, чтобы найти кружку со спиртом, опрокинула ее. Спирт, источая резкий ядовитый запах, растекался по полу.

И тогда Кэргына схватила недопитую бутылку спирта, замахнулась на Мэмэль:

— Уходи!

Мэмэль прикрыла голову руками, в страхе отшатнулась. А Пойгин словно находился где-то далеко-далеко, не видел, что происходит рядом, тянул заунывно: «О-о-о-го-го-го. О-о-го-го-го-о-о-о».

Кэргына принялась поднимать Мэмэль на ноги и выталкивать ее из дома.

— Уходи! Мать не любила тебя. Она терпеть тебя не могла. Не приходи больше никогда!

— Я похитила амулет… давно похитила, — твердила Мэмэль, безотчетно повинуясь Кэргыне.

Когда Мэмэль была выдворена, Пойгин на какое-то время вернулся в дом из своего далека, глянул на дочь осмысленным взглядом.

— Мне приснилось… ты сказала Мэмэль… что мать не любила ее.

— Да, она ее ненавидела!

— А еще приснилось, что Мэмэль похитила мой амулет…

— Она рассудок твой похищает!

Пойгин долго тер руками лоб.

— Надо завести волка. Да, да, я буду приручать волка.

— Делай что хочешь, только не пей. — Кэргына опять замахнулась бутылкой. — Вот выйду на улицу и разобью бутылку о лед!

— Я сам… сам разобью. Помоги встать. Разобью… Только чтобы не видели люди.

— Оденься. Опять заболеешь.

— Я разобью бутылку… и заведу волка. Волк не любит пьяных. Волк не любит крикливых. Волк не любит суетливых. Волк любит… таких, каким был мой дед. Пойдем. Помоги мне…

Кэргына увела отца за дом, где торчали из снега валуны морского берега.

— Бей об этот камень.

Пойгин покрутил в руках бутылку, понюхал ее и вдруг, едва не упав, ударил о камень.

— Все. Не пускай ко мне Мэмэль. Кайти ненавидела ее. Не пускай. Летом я поймаю волчонка. Только бы поскорее дожить до лета. Волк поможет мне…

5

Сложные были у Пойгина отношения с волками: он знал, как опасны они, когда нападают на оленей, иногда режут их куда больше, чем могут съесть. И, конечно же, Пойгина обуревала ярость, когда он видел такое. Но чаще добычей волка становился все-таки олень обессиленный, больной, что можно было простить.

В

тайны волчьего бытия Пойгина посвятил его дед. Уже тогда его, мальчишку, поразило многое в жизни волчьей стаи. Однажды он был потрясен, услышав, как волк скулил, сострадая своему раненому собрату. Волчий плач доносился по ветру в горный распадок, где затаились Пойгин с дедом. «Плачет, — скупо объяснил дед. — Когда плачет, у него вот такой голос. Запоминай».

Дед научил Пойгина подкрадываться к волчьему логову, к стае. Это очень непросто — подкрасться к волку так, чтобы можно было разглядеть, каков он, когда никого не боится. Главное у волка слух, меньше он чует носом и еще меньше надеется на свое зрение.

Несколько раз за долгую жизнь Пойгин видел, как волки проводят свой кричмин — праздник. На кричмин собираются несколько семей. Здесь и матерые, и молодые. Как ни странно, поначалу игривую возню начинают матерые. Хватают друг друга за загривок, валяются, повизгивают, добродушно урчат. Двухлетки и однолетки сидят чуть в стороне, с почтением наблюдая за возней матерых. Но вот успокоились матерые. Молодые начинают сдержанно подступаться к ним. Выражая почтение и покорность, они припадают к земле, вытягивают шеи перед зубами матерых. И даже тогда, когда чувствуют, что матерый проявил благосклонность, по-прежнему остаются сдержанными.

Зато какую неудержимую возню затевают молодые, когда матерые дают им на то свое благосклонное разрешение! Однако отчаянная потасовка никогда не доходит до драки, как это часто случается у собак. Да и взрослые волки дерутся только за самку, и здесь уже уступок не бывает. Только тогда, когда один из соперников признает себя побежденным и откровенно подставляет шею под страшные клыки победителя, — только тогда битва прекращается. Победитель великодушно дарует побежденному жизнь — пусть только уходит прочь от самки.

На кричмине волки чаще всего состязаются в прыжках в высоту. Пойгин с восхищением следил за этими состязаниями. Разбежится один и вдруг, будто стрела из лука, летит вверх. За ним второй, третий. Пойгин знал, как необходим волку такой прыжок. За короткое мгновение, когда волк поднимается круто вверх, он многое успевает разглядеть вокруг.

Случается, что именно на кричмине двухлетки, трехлетки окончательно выбирают подругу и уходят из стаи. Но не по первому знакомству, нет. Сватаются чаще всего в однолетнем возрасте и еще год или два выказывают друг другу свою нежность и преданность. И уж как они стараются показаться друг другу ловкими, быстрыми, чистоплотными!

Волк, который не сумел отстоять в смертельном поединке подругу, не прочь стать нянькой счастливой пары, которая обзавелась детьми. Он будет так же заботлив к волчатам, как и родители. Волк и волчица могут усыновить или удочерить сирот, и ничем они не будут отличаться в семье от родных волчат.

Уважал Пойгин волка и за его чистоплотность: у логова никогда не найдешь отбросов, не то что у лисицы или песца, где у норы вперемешку с пометом можно увидеть и остатки крыльев птиц, и кости животных, и оленью шерсть.