Белый шаман
Шрифт:
И вдруг позади себя он услышал чьи-то шаги. В мглистом свете луны разглядел огромного человека; одет он был в чукотскую кухлянку, однако на ногах было что-то странное, совсем непохожее на торбаса.
«Рыжебородый!» — пронеслось в уме Пойгина.
— Ты пришел, гость! — поздоровался по-чукотски человек, замедляя шаг.
— Да, — промолвил Пойгин, отвечая на приветствие.
— Почему же не вошел в мое жилище, как я вошел бы в твое?
— Я не знаю, как входить в твое жилище.
— Потому и решил разжечь костер?
— Да, я хотел срубить шест и разжечь костер.
Пока происходил этот
— По твоему лику… и еще по тому, как ты обут, — ты пришелец, — сказал Пойгин, стараясь, чтобы голос его звучал если не с вызовом, то и не очень расположительно. — Почему разговариваешь так же, как разговариваю я?
— Я научился твоему разговору.
— Зачем?
— Чтобы ты меня понимал, а я понимал тебя. Пойгин задумчиво помолчал, разглядывая ноги пришельца, наконец спросил:
— Во что ты обут?
— Это называется валенки. Они не так удобны, как торбаса, однако в них довольно тепло. Войдем в мое жилище, я напою тебя чаем.
— Нет. Я не могу войти в твое жилище, — несколько помедлив, ответил Пойгин.
— Почему?
— Недобрые вести о твоем деревянном стойбище смущают меня.
— Вот как! В таком случае ты должен на все посмотреть сам.
— Я потому и приехал.
— Начнем с моего очага. Там ты можешь согреться и утолить голод, — Рыжебородый широким жестом показал на жилище, над которым развевался красный кусок ткани.
— Я войду в твое жилище, когда исчезнет луна. Я белый шаман. Мне нужно солнце.
Рыжебородый какое-то время озадаченно разглядывал Пойгина, затем спокойно сказал:
— Солнце покажется над горами не скоро.
— Мне будет достаточно быстротечного рассвета. Огненный свет по всему кругу неба у рубежа печальной страны вечера и есть солнце.
— Да, это его свет. Но ждать долго. — Рыжебородый посмотрел на небо. — Янотляут и Яатляут еще не скоро обойдут Элькэп-енэр с левой на правую сторону.
— Да, ты прав. Как видишь, мне долго ждать твоего чая. Буду пить свой, для чего необходимо разжечь костер.
— Ты не должен рубить этот шест. Он имеет значение священного предмета.
Пойгин медленно повернул лицо к шесту, оглядел его сумрачным взглядом, в котором глубоко таилась тревога: да, возможно, здесь Рыжебородый насылает на детей безумие.
— Что ж, я усну в снегу вон там, у моей нарты, без чая, — отчужденно сказал он.
— За тем вон дальним домом, если еще немного пройти по берегу моря, стоит яранга.
— Чья?! — спросил Пойгин, выражая искреннюю радость. — Кто там живет?
— Ятчоль…
Брови Пойгина изумленно вскинулись вверх.
— Ятчоль? Тот самый Ятчоль, который жил в стойбище Лисий хвост?
— Ты прав, он перекочевал оттуда.
— И ты его друг?
Рыжебородый долго не отвечал на вопрос, пытливо разглядывая лицо Пойгина. Наконец ответил уклончиво:
— Я не знаю, друг ли он тебе.
— Нет! Нет! Он не может быть моим другом! — запальчиво воскликнул Пойгин. — Это вы, пришельцы, почему-то сразу становитесь его друзьями.
— Я не буду тебя ни в чем разубеждать. Разбирайся сам, кто кому друг, — почему-то грустно ответил Рыжебородый. — Жаль, что придется тебе спать в снегу. Давай все-таки разожжем костер.
Открыв вход одного
— Не курю, — сказал тот, не приняв трубку.
И это неприятно изумило Пойгина. Как это человек может не курить? Это же все равно что не пить или не есть. И почему он не принял трубку? Разве трудно хотя бы один раз затянуться из нее дымом, тем самым показав свою предрасположенность к мирной беседе?
Горел костер. Пойгин и Рыжебородый пили чай в молчаливой задумчивости.
— Верно ли, что твоя борода может обжечь руку, если до нее дотронуться? — нарушил молчание Пойгин.
— Разве до тебя дошли такие вести?
— Да.
— В таком случае проверь сам. Или боишься обжечь руку?
— Не боюсь. Но я это сделаю потом, не при луне, — немного поразмыслив, ответил Пойгин.
Переночевал Пойгин в снегу у нарты. Вскоре после того, как Рыжебородый ушел в свое деревянное жилище, начал падать мягкий снег, мороз поубавился. Пойгин спал до рассвета, ни разу не поднявшись, чтобы потоптаться, согреть ноги. Когда проснулся, сразу вспомнил, что обещал Рыжебородому войти в его жилище, как только даст о себе знать солнце быстротечным рассветом. Надо было поторопиться принять решение, пока снова не началось время луны: входить или не входить в деревянное жилище? Не лучше ли дождаться еще одного рассвета, а сегодня приглядеться, что будет делать Рыжебородый у того шеста, который, как он сам сказал, имеет для него значение священного предмета? Да и готов ли Рыжебородый принимать гостя, не спит ли он?
Рыжебородого Пойгин увидел еще до того, как смог прийти к какому-либо решению. Это было странное зрелище. Рыжебородый вышел почти голый, всего лишь в коротеньких матерчатых штанишках; в обеих руках его было по два каких-то, судя по всему, очень тяжелых предмета — ведра не ведра и на чайники непохожи. Но больше всего поразило Пойгина то, что на груди, на спине и даже на ногах у Рыжебородого росла довольно густая шерсть. «Да человек ли он?» — не без страха спросил себя Пойгин.
Потоптавшись на одном месте, Рыжебородый схватил тяжелые предметы и начал по очереди то один, то другой поднимать выше головы и снова опускать. Мускулы его волосатого тела могуче напрягались, и казалось, что он сильнее всякого зверя. Когда Рыжебородому надоело поднимать тяжелые предметы, он принялся обтирать себя снегом. Делал он это, кажется, с огромным удовольствием, порой смеясь и покряхтывая. «Да он, видимо, сам безумный», — вдруг пришло Пойгину в голову.
Ему очень хотелось подойти к Рыжебородому поближе, но что-то его останавливало. Когда Рыжебородый вдруг встал на руки и пошел по снегу, Пойгин окончательно пришел к выводу, что видит проявление человеческого безумия. «Может, он и детей будет переучивать ходить на ногах и поставит их головой вниз?» — размышлял он, изумляясь увиденному.
Рыжебородый наконец встал на ноги, поманил к себе Пойгина рукой.
— Проснулся? — спросил он, снова принимаясь обтирать себя снегом.
Остановившись на почтительном расстоянии, Пойгин смущенно спросил: