Белый Трибунал
Шрифт:
Тред стоял, глядя на них. Товарищи по заключению словно не замечали самого его существования, но охранники подобной деликатностью не отличались.
Один из них - не выше мальчика ростом, но вдвое шире в плечах - подошел и грубо спросил, почему он бездельничает.
Тред молча показал бесполезную руку.
– Ну и что?
– пожал плечами охранник. Возвращение Хорька избавило Тредэйна от необходимости отвечать.
– Покажи, сколько ты сделал, Тринадцатый, - потребовал Хорек.
– Я хочу гордиться тобой.
– Надзиратель, он отказывается работать!
–
– Опять отлыниваешь, Тринадцатый?
– удивился Хорек.
– Ты, кажется, твердо решил доказать свою непригодность? Я более чем разочарован. Я раздражен.
– Скажите это сержанту Гульцу, который забавы ради сжег мне руку, - ответил Тред. Кругом послышались короткие вздохи. Кажется, другие заключенные были не так уж равнодушны, как показалось мальчику на первый взгляд.
– Вижу, ты пытаешься уклониться от ответственности, - оскалился Хорек.
– Явное свидетельство безответственности. От тебя никакого толку, Тринадцатый. Ты годен только для работы, с которой справляются дети, женщины, старики и идиоты. К таковым я причисляю теперь и тебя. Ступай за мной.
Тред не стал даже спрашивать куда.
Он снова проследовал за надзирателем сквозь гранитное чрево крепости Нул, спустился на несколько этажей и оказался на кухне. Горячий воздух пахнул ему в лицо прогорклым маслом, толстые крысы с явной неохотой уступали им дорогу. Здесь, под надзором единственного откровенно скучающего капрала, трудились восемь или девять заключенных. Эти старики, сутулые, слабые и подавленные, явно не были способны даже на малейшее сопротивление.
– Капрал Вонич, - позвал Хорек.
– Так точно, - равнодушно отозвался капрал.
– Я привел вам мелкого, слабосильного и ленивого пола. Отработанный материал, к сожалению. Уже умудрился покалечиться и, несомненно, потеряет левую руку. Начнется воспаление, потом ампутация… Долго не протянет. А пока можете попытаться найти ему дело.
– Слушаюсь.
– Я надеялся на тебя, Тринадцатый, - сурово обратился к Тредэйну Хорек.
– Но ты проявил себя не лучшим образом и оказался непригоден к настоящей мужской работе. Здесь ты на своем месте, и я вынужден тебя оставить.
Разочарованный надзиратель развернулся и ушел. Капрал Вонич уныло рассматривал нового подопечного.
– Вечно мне достаются одни отбросы, - пожаловался он.
– Ты только в овощной погреб и годишься. Сюда.
Тред последовал за ним к маленькому темному отверстию в стене кухни. Вонич развернулся, схватил мальчика за руку и втолкнул в темную неизвестность. Тредэйн споткнулся на короткой лесенке, не удержался на ногах и растянулся ничком у ее подножия. Сверху донесся голос:
– Будешь лущить бобы, - распорядился капрал Вонич.
– На это, надеюсь, способен даже такой увечный малец, как ты. И не думай валять дурака. Я скоро зайду посмотреть, сколько ты сделал, и смотри, чтобы я остался тобой доволен!
Голос смолк. Капрал удалился.
Тред медленно приподнялся и стал осматриваться. В овощном погребе было не слишком темно.
Неловко поднявшись на ноги, Тред подобрался к ближайшей куче редьки, схватил одну, наспех стер грязь и вонзил в нее зубы. Оторвав порядочный кусок, он стал жадно жевать.
Бесполезно. Прошлогодний клубень оказался невкусным и жестким - сухим, как картон, и горьким, как проигрыш. Совершенно несъедобным.
Тредэйн с отвращением отшвырнул редьку. Она пролетела по воздуху и упала на кучу тряпья в углу.
Та зашевелилась и пробурчала:
– Я тебя не трогал. За что ты меня?
5
Тред шарахнулся в сторону, но сдержался и молча смотрел, как куча тряпья медленно разворачивается. С жалобным оханьем и кряхтением из нее вылез на четвереньках и уселся в углу скорченный старик. Если заключенные в кухне показались мальчику дряхлыми и бессильными, то по сравнению с этим старцем они были бодры и полны сил. Иссохшее бледное тело скрывалось под грязными лохмотьями. Лицо было невероятно старым, годы изуродовали и высушили его. Глаза на морщинистом лице затянулись пленкой, беззубый рот запал, кожу выбелило временем и темнотой, и все это окружала копна немытых седых волос и борода.
Живой призрак. Ему, должно быть, тысяча лет!
Мальчик смотрел на старика круглыми от изумления глазами, но тут призрак дрожащим голосом повторил:
– За что ты меня?
– Я не хотел. Я нечаянно, - Тред обрел наконец дар речи.
– Я не знал, что тут кто-то есть.
– Значит, ты слепой. Потому тебя сюда и прислали?
– Нет, я не слепой.
– И не слабоумный, судя по голосу. Тогда почему же? Подойди поближе, дай мне себя рассмотреть.
Тред послушно шагнул к нему, и оба принялись разглядывать друг друга. Кожа призрака была сухой и тонкой, как пыль. На худых, как у скелета, руках выделялись распухшие суставы. Каждая костяшка была с боб величиной. Поразительно.
Старец, не менее удивленный тем, что увидел, пробормотал:
– Да ведь ты еще ребенок!
– Я не ребенок!
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– И ты заключенный?
– Да.
– Бедное, несчастное дитя!
У Тредэйна защипало глаза, вот-вот польются слезы. Что угодно, только не это! Чтобы удержаться от позорной слабости, мальчик торопливо спросил:
– А сколько лет вам?
– Сколько лет?
– старик недоуменно помолчал.
– Не помню. Кажется, я родился в год наводнения.