Белый Трибунал
Шрифт:
– Значит, ты сдаешься?
– А что мне остается?
– Ты всегда так легко отказываешься от задуманного?
– Надо уметь принимать то, чего нельзя изменить.
– Для своего возраста ты весьма благоразумен.
– Без этого не проживешь.
– Доводы старика начинали угнетать его, и Тред решил положить конец разговору. Он и так потерял слишком много времени. Еще один клубень, и надо приниматься за бобы, не то…
Опоздал.
На верхней ступени лестницы возник капрал Вонич.
– Показывай,
Жевал овощи и болтал со стариком. Больше ничего. Тред промолчал.
– Ну, Тринадцатый… Я жду.
И оправдаться нечем, никуда не денешься. Сердце мальчика забилось чаще. Что он, интересно, с ним учинит?
– Он не брался за бобы, капрал Вонич, - пропищал Клыкач.
Ах ты двуличная, вредная, подлая развалина. Правильно он ему не верил! Предатель, доносчик! Горькое презрение заглушило даже страх.
– И все из-за меня, - объявил Клыкач.
– У меня, видите ли, опять был приступ, сэр.
– Что ты несешь, Сто Пятьдесят Седьмой?
– буркнул капрал.
– Вы же знаете мои приступы, капрал Вонич… Знаете, когда я…
– Знаю я твои приступы, старое дерьмо! Меня от них тошнит, и от тебя тоже.
– Вы совершенно правы, капрал.
– Видеть не могу, как ты корчишься и кашляешь, и не выношу этого дурацкого хрипа. Прямо блевать хочется. Да еще эта мерзкая красная пена изо рта. Дрянь. В следующий раз я тебе бороденку в горло забью, не сомневайся.
– Да, капрал.
– Не понимаю, почему ты до сих пор не сдох.
– Да я бы уже сдох, капрал, если бы не молодой Тринадцатый. Он мне жизнь спас, верно говорю.
– Вот уж спасибо ему в шапку!
– Не отходил от меня до самого конца, - продолжал Клыкач.
– Вдувал мне в рот воздух, когда я стал задыхаться. Вернул меня к жизни.
– Не похоже, чтоб тебе было плохо, Сто Пятьдесят Седьмой. На вид ты не страшнее, чем всегда.
– Благодаря этому пареньку, капрал. Ну и, понятно, он не успел заняться бобами.
– Понятно… - капрал пристально разглядывал Треда.
– Это правда?
Тредэйн наклонил голову.
– Ладно. На сей раз прощаю, но больше чтоб этого не было! А если этот протухший полутруп снова свалится с припадком, Тринадцатый, оставь его подыхать и делай свою работу. Понял?
Тред кивнул.
– Так-то лучше. Второй раз ты так легко не отделаешься. А теперь - за работу.
Капрал вышел.
Тред разглядывал своего товарища по заключению, удивляясь, как можно было сразу не заметить ума, светившегося в воспаленных старческих глазах.
– Благодарю вас, - смущенно сказал он.
Клыкач отмахнулся.
Тред вернулся к куче бобов, сел на пол и принялся отдирать сухие стручки от жесткого стебля. К счастью, с этим делом можно было справиться и одной рукой, потому
Уже умудрился покалечиться и, несомненно, потеряет левую руку. Начнется воспаление…
Кажется, Хорек был прав.
Мальчик покосился на больную руку. Влажное голое мясо. Отцу было куда как больнее… Все равно ужасно больно, да и опасно к тому же. В голове застряла мысль об ампутации.
– Редька, мой мальчик.
Тредэйн обернулся к старику.
– Приложи редьку, - посоветовал Клыкач.
– Выбери парочку помоложе, разжуй и приложи кашицу к ране. Снимет боль и воспаление. Старое доброе средство, - заметив сомнение на лице мальчика, старик резонно заметил: - Попробуй, хуже не будет.
Тред кивнул, не особо скрывая недоверие, и не забыл промычать обязательное «спасибо».
После этого он уже не отрывался от работы. Руку так и дергало.
Попробовать? Хуже уж точно не будет…
Выбрав редьку поменьше, он последовал указаниям старика и привязал горькую кашицу к руке относительно чистой полоской ткани, оторванной от рубахи. Действие сказалось почти сразу, боль в руке поутихла. Действительно ли редька ускоряла заживление, судить было рано, но хоть какое-то облегчение она, безусловно, давала.
Тред с новыми силами принялся за бобы. Пальцы его так и летали, и горка очищенных бобов быстро росла. Он ни разу не оглянулся и не поднял головы, но все время чувствовал спиной одобрительный взгляд старика.
Проходили часы, в погребе стало темнее, и капрал Вонич вернулся проверить работу. Результат Треда был объявлен удовлетворительным.
С протухшего полутрупа, номера Сто Пятьдесят Седьмого, как видно, работы уже не спрашивали. Этим вечером Тредэйна допустили к кормежке вместе с остальными полами. С помятой жестяной миской и деревянной ложкой он встал в длинную очередь, извивавшуюся змеей через всю столовую. Политически неблагонадежные преступники показались ему одинаково жалкими, покорными, сломленными и отупевшими. Они нисколько не напоминали угов, описанных старым Клыкачом.
Очередь медленно продвигалась вперед под неотступным наблюдением вездесущей охраны. Ни малейших нарушений порядка. Добравшись до окошка в конце зала, Тред получил свою порцию овсянки с овощами. С этим сокровищем он пристроился к щербатому столу; уселся на скамью из неструганных досок и принялся за еду.
Безвкусную пищу запивали мутной водой. В овощном пюре попадались камешки и песок. В столовой слышалось только шарканье ног и чавканье множества ртов. Разговоры запрещались, как убедился Тред, поинтересовавшийся у соседа: