Белый вереск

Рединг Жаклин

— Надеюсь, ваше присутствие здесь означает, что вы изменили мнение о моем предложении, — промолвил маркиз, приближаясь к Роберту.

Оказавшись рядом с герцогом, Кинсборо почему-то нахмурился.

Роберт не отрывал глаз от картины и даже не повернулся в сторону маркиза.

— Знаете, — заговорил он, — каждый раз, когда я смотрю на статую или картину или хотя бы просто любуюсь красивым пейзажем, меня охватывает странное чувство: кажется, что стоит мне закрыть глаза, как я больше не увижу всей этой красоты, потому что вновь ослепну.

Кинсборо тоже уставился на картину.

— Между прочим, — как бы невзначай заметил он, — это замечательно, что к вам вернулось зрение.

Роберт

наконец обернулся к маркизу Кинсборо и многозначительно посмотрел на него.

— А вам известно, — спросил он, — что сыну и наследнику моего брата, моему племяннику Джеми, в этом месяце исполнилось бы пять лет? — Герцог опять перевел взгляд на полотно. — У него была артистическая натура… Я, разумеется, тоже люблю искусство, но я предпочитал покупать картины и статуи, а не создавать их. А вот Джеми… Этот мальчуган мог бы стать явлением в искусстве, будь у него на то время. А кто скажет, кем бы мог стать ребенок, которого носила жена моего брата?.. Пожалуй, мы этого никогда не узнаем.

— Я сочувствую вам, Девонбрук, — заявил маркиз, в голосе которого зазвучало раздражение, — и мне жаль, что с вашими родными случилось такое несчастье… Ваши потери — моральные и финансовые — очевидны. Вот поэтому я и предложил купить у вас остатки коллекции. Это поможет вам справиться с неприятностями и жить дальше без проблем.

— Как это ни смешно, милорд, но коллекция почти не пострадала при пожаре, — пожал плечами герцог Девонбрук. — Разумеется, ослепнув, я не мог этого знать, но потом выяснил, что мой отец перевез большую часть коллекции в шотландское поместье. Когда в Девонбрук-Хаусе начался пожар, картин там не было, так что с ними ничего не случилось. Коллекция была очень дорога отцу, он посвятил ей всю жизнь. Так что, дорогой маркиз, мне не кажется, что я совершу благородный поступок, продав хоть одно произведение из коллекции. Напротив, с моей точки зрения, это будет неуважение к памяти отца. В общем, благодарю вас за щедрое предложение, милорд, — заключил герцог, — но я вынужден отказаться. — Сказав это, Роберт отвернулся от маркиза Кинсборо и пошел дальше по галерее, рассматривая картины.

— Девонбрук!

Роберт думал, что маркиз ушел, но, повернув голову, увидел его на прежнем месте. Глаза Кинсборо переполняло отчаяние.

— Я вынужден призвать на помощь вашу честь, честь джентльмена.

— Джентльмена? — сардонически переспросил герцог. — Но я не джентльмен, милорд. Разве вы не помните? Я убил всех своих родных, чтобы получить титул.

Потеряв самообладание, Кинсборо зарыдал, закрыв лицо ладонями.

— Я не хотел, чтобы все так произошло. Это был несчастный случай… — всхлипывал он. — Хуже и быть не могло… Я вовсе не хотел, чтобы они умирали…

Роберт замер на месте, вслушиваясь в бессвязные рыдания маркиза.

— Он должен был просто найти картину и уничтожить ее, — причитал Кинсборо. — Но ее не было среди других полотен. Тогда он подумал, что картина, наверное, хранится в покоях вашего отца. Свеча упала… Портьеры мгновенно занялись огнем… Все произошло слишком быстро… Ничего нельзя было сделать… Но этот трус!.. Он просто сбежал, спасая свою шкуру… Это он оставил вашего отца и всех остальных умирать… Господи, если бы только я мог занять место вашего отца, я бы не колеблясь сделал это… Клянусь вам! Мы же вместе учились в университете… Все эти годы… Я никогда не испытывал к нему ненависти, никогда! Я… я завидовал ему! У него была Луиза! У него было все, о чем я мечтал всю жизнь! А потом у него появилась эта картина…

— Какая картина, Кинсборо?

Отняв ладони от покрасневшего лица, маркиз посмотрел на герцога. Глаза его опухли и были полны слез.

— Моя жена… — пробормотал он. — Она завела себе любовника. Художника. И тот написал ее

портрет… Там она лежит, обнаженная.. И все могли ее увидеть… Все! И узнать! Мне казалось, что картина уже у меня в руках, — продолжал Кинсборо. — Я проследил ее путь до Франции, причем на это ушло целых десять месяцев. Ее обладателем стал человек по имени Чарлтон. Я послал ему письмо с предложением продать картину. Об этом каким-то образом прознал ваш отец… точнее, я знаю, каким образом — он подкупил мою горничную, и та шпионила за мной. Так вот… Он купил картину, опередил меня… И собирался вывесить на всеобщее обозрение, чтобы ее увидели все, пришедшие на бал у вашей кузины. Весь свет! Все бы увидели ее обнаженной! И узнали мою жену! Да! Все бы узнали в женщине, изображенной на полотне, мою жену!

Роберт внимательно слушал. Признаться, ему даже не хотелось верить в то, что рассказывал маркиз.

— Так вы хотите сказать, что мой отец купил непристойное изображение вашей жены и пообещал выставить его на всеобщее обозрение? — переспросил он. — Вы имеете в виду, что он хотел сделать это нарочно?

Кинсборо покачал головой.

— Ваш отец не знал, что это она. Потому что еще не видел полотна, — пробормотал он.

— Но отчего же вы не сказали ему правды?

— Я не мог. Много лет назад он увел от меня Луизу, вашу мать. — Маркиз надрывно рассмеялся. От этого смеха по спине у Роберта побежали мурашки. — Да, увел! Луиза так и не стала моей. Нет, она всегда хотела быть рядом с вашим отцом! Поэтому я и стеснялся сказать ему правду о моей жене и ее любовнике. Теперь-то я понимаю, что должен был это сделать. Но я… я решил, что лучше всего действовать по его схеме. Это случилось, когда я узнал о подкупленной горничной. Он нанял ее для того, чтобы следить за мной… Но мне не следовало этого делать… Я должен, обязан был пойти к нему и рассказать правду! Но мы столько лет соперничали друг с другом… Столько лет! И я всегда проигрывал, почти всегда! Я не мог! Не мог! — Голос Кинсборо становился все громче, и вдруг он упал на пол, схватившись за грудь. Его лицо побагровело, казалось, он уже не дышит.

Подбежав к маркизу, Роберт пощупал пульс.

— Кинсборо! — закричал он.

Сердце маркиза неистово билось, он силился вздохнуть, но не мог. Ослабив его галстук, Роберт принялся расстегивать жилет.

В это время, привлеченный шумом, в галерею вошел лакей Шелдрейка.

— Быстрее! — крикнул герцог. — Позови хозяина! Позови доктора! Скорее!

Кинсборо вцепился в сюртук Роберта.

— Я должен вам сказать… — Он захрипел, хватая ртом воздух. — Я очень сожалею… о случившемся…

— Молчите, поберегите силы, — остановил его Роберт. — Вам надо успокоиться.

Через несколько минут в галерею вбежал Толли в сопровождении врача, лечившего Роберта.

— Я приехал, чтобы осмотреть ваше плечо, — сообщил доктор, опускаясь на колени возле маркиза.

— Займитесь им, доктор, не думайте о моем плече, — проговорил герцог.

«Несчастный случай… Мне очень жаль… так жаль… так жаль…»

Внезапно Роберту припомнились слова маркиза, которые он сказал в самом начале:

«Мне пришлось действовать по его же схеме… должен был найти полотно и уничтожить его… не было надежды трус… убежал, чтобы спасти свою шкуру…»

И все вдруг встало на свои места:

Форбс…

Кинсборо заплатил ему, чтобы тот следил за отцом Роберта. Форбс должен был найти картину и уничтожить ее до того, как ее выставят на всеобщее обозрение. Итак, пожар устроил не Кинсборо. И он не хотел причинять вреда коллекции отца Роберта. Он думал лишь о том, как уничтожить портрет своей жены. А Форбс случайно поджег Девонбрук-Хаус, отчего сгорели все его обитатели, а сам сбежал. Более того, у негодяя хватило подлости свалить вину на Роберта.