Белый Ворон: Малыш

Щербинин Андрей Владимирович

— Что?

Спайк прильнул к его уху и сказал:

— Если вдруг с ней что-то случится, из-под земли достану.

Охранник не испугался. Мало ли угроз он слышал на своём веку?

— А ты кто? — Спросил он.

— Начальник коперии.

— А, — охранник кивнул, — не бойся: ничего не случится.

— Будь здоров, — Спайк несильно толкнул его в плёчо и пошёл к машине.

Спайк волновался не столько за безопасность Мирлы, сколько за её переговоры. Что-то она там напереговаривает? Она, конечно не глупая девушка, но всё же ещё ребёнок. Впрочем, это эмоции. Умом Спайк

понимал, что он не может всё время ходить за ней и заглядывать, что она делает. Раз уж сочла нужным встретиться с главой клана автодорожников, то пускай едет и встречается. Убивать её не станут — это вполне определённо. Слишком большие последствия могут быть. А сложности, пока работает ледовая дорога, никому не нужны.

Никому, кроме тех, кто несёт из-за этой дороги прямые убытки.

Возле Гавшарова дома, он увидел два «фор-джипа» его коперийцев. Один из бойцов с сигаретой в зубах стоял возле забора и травился табаком. Увидев Спайка, копер приветливо кивнул. Спайк ответил и проехал во двор. Копериец подбежал к машине и, едва Спайк ступил на снег, доложил:

— Семь человек привезли. Пятеро просто подозрительные, а двое — диверсанты. Они стрелять вздумали, так их Бошу «разрисовал». Только это…

— Что?

— Гавшар…

— Что? — Спайк схватил его за ворот бушлата, — что с ним?

— Ничего, серьёзного, шеф. Навылет прошло. Говорят, ничего такого не задело. Так, шкуру на боку продырявило. В больницу его отправили. Бошу охрану поставил.

Спайк отпустил его и облегчённо вздохнул:

— Жив, говоришь? — И пошёл в дом.

В подвале Бошу устроил экзекуцию захваченным диверсантам. Спайк застал его за изуверским занятием. Заложив пальцы диверсанта в дверь, Бошу медленно закрывал её и орал диверсанту в его побитую физиономию:

— Говори, падла, кто послал! Ну? На куски буду рвать, сволочь!

Спайк бросился к нему и оттолкнул его в сторону.

— Не смей! — Крикнул он. — Слышишь, оставь его!

Бошу зло сплюнул под ноги и отошёл к стене.

— Любезничать будешь, да?

Второй диверсант лежал на полу и был без сознания. Он был до пояса раздет. Всё его тело было покрыто кровавыми полосами: видимо, бедолагу избивали шомполами, или металлическими прутьями.

— Врача сюда, — сказал Спайк и вдруг заорал на подвернувшегося коперийца, — быстро!

Тот бросился к выходу, но вдруг остановился:

— А какого?

— Любого! У Кривого возьми.

Коп выбежал наверх. Громыхнула дверь и в подвале стало тихо. Спайк подошёл к опустившемуся на пол диверсанту и посмотрел на наручники, которые приковывали его вмурованному в стену кольцу. Отсюда, если протянуть руку, диверсант как раз доставал до двери, в которой Бошу ломал ему пальцы.

— У кого ключ? — Спросил Спайк.

Бошу молча бросил ему ключик. Спайк быстрым движением поймал его. Отстегнув наручники, помог диверсанту подняться и препроводил его на лавку.

— Кто Гавшара подстрелил? — Спросил Спайк.

Бошу указала на диверсанта, лежавшего на полу.

— Этот.

— И потому вы так усердствовали?

— А что прикажешь делать? — Вопросом на вопрос ответил Бошу, — я не кисейная барышня любезничать с ними. Они взрослые

люди и знали на что идут. От того заговорят ли они, зависит, будут в городе новые жертвы, или нет.

— Это ты прав, — согласился Спайк и, присел против диверсанта, — нам интересно, кто тебя послал. Но самое главное, что вы должны были сделать? Подстрелить кого-нибудь, или взорвать? — Он взял его за волосы и повернул голову так, чтобы смотреть ему в лицо, — что взорвать? Дом? Машину? Что?

Диверсант молчал. Спайк оставил его в покое.

— Заприте его, — сказал он, поднимаясь, — и второго тоже. Придёт врач, пускай осмотрит обоих.

Два копа подхватили диверсанта под руки и повели в камеру.

Бошу неодобрительно смотрел на него:

— Напрасно ты так. Надо знать, с кем имеем дело.

Спайк пропустил его слова мимо ушей:

— Значит, я был прав: готовится масштабная акция. Две пары мы уже обезвредили, а сколько их ещё?

— Вот у них и спросим. Если ты мешать не будешь.

— После, — Спайк направился к выходу, — пусть отдохнут.

— Ага, сил наберутся, — не скрывая своего недовольства, подхватил Бошу, — додумают чего нам врать.

Спайк остановился и повернулся к нему:

— Додумают? Точно! Додумать, значит и подумать, тоже. Вот пускай и подумают. А мы пока с остальными разберёмся.

— Разбирайся, — Бошу сел на лавку, — пока ты будешь разбираться, у тебя дом взорвут. Кто будет виноват? Зато мы гуманные! Пленных жалеем и трогать их не позволяем!

В словах Бошу звучала истина. Пусть жестокая и неприятная, но истина. И Бошу заметил, что зацепил Спайка за больное место. Спайк постоял на месте, задумчиво, склонив голову на бок и пошёл в камеру, в которую поместили пленного диверсанта.

Копы только что захлопнули дверь и задвинули засов, когда Спайк подошёл к ним.

— Откройте.

Спайк вошёл в камеру и остановился возле двери. Диверсант сидел на нарах. Он поднял голову и взглядом обречённого на смерть, посмотрел на Спайка. Но в этом взгляде была и решимость терпеть всё до конца. Видимо, у человека имелись основания молчать и не выдавать своих хозяев. Но не за идею же он сражается! Наёмник. Наверняка, самый обыкновенный наёмник. Человек, который ничего не умеет делать, кроме как стрелять, взрывать и убивать. Для него это тоже работа. Это как для крестьянина землю пахать и зерно сеять. А может быть, молчать и не признаваться — тоже работа. Ведь есть же у людей свои принципы.

— Сидишь? — Спросил Спайк, — геройствуешь? Молодец. Может, так оно и надо. Мы все уважаем бойцов, которые не сдаются и не продают тех, кто их послал. Но несколько дней назад, у нас в городе кто-то взорвал жилой дом. Со всеми его обитателями. Там было тридцать два человека. Из них девять детей. Мы потом их из-под обломков вытаскивали. Ручки — отдельно, ножки отдельно. Вместо туловища — кровавая каша. А ведь тоже, какой-то «герой» пришёл и заложил фугас. А поймали бы, сидел бы вот так же и молчал бы. Небось, где-то семья есть, дети. Боишься, что если рот раскроешь, твои хозяева их достанут? Или думаешь, мы мстить станем? За твоих хозяев не скажу, а мы не станем. Не такие мы суки, как некоторые. Встать!